1.2. Новые религиозные движения в религиоведении: нормативный и объективный подходы

1.2.1. Н о в ы е р е л и г и о з н ы е д в и ж е н и я в с р е д с т в а х м а с с о в о й и н ф о р м а ц и и. В основании первого, непосредственного опыта познания данного феномена (не столько его исследования, сколько сообщения о нем) находится форма, которая еще не признает за ним никакой самостоятельности. Эта форма определенность предмета относит больше к себе, к своим интересам. Это – пресса, которую в отношении к «новым» религиям Ю.В. Тихонравов предлагает разделить на три вида: бульварную, официальную и церковную [149.12]. К первой он относит, к примеру, такие статьи, как «Белое братство» идет в атаку// Московский комсомолец. – 1993, 30 октября; ко второй - Бычкова И. Зятягивают в …секты// Градские вести. – 1994.- №1; к третьей - Бредун Ю. «Ловцы душ»// Церковный вестник. – 1994.- №7/107.

Принимая данное деление, будем считать бульварной такую позицию автора, в которой он соотносит случайность проишествия, связанного с каким либо НРД, со случайностью субъективных пристрастий. Обычно, такого рода сообщения делают акцент на экономических, сексуальных, паро-нормальных и т.д. моментах, присутствующих, или «могущих иметь место» в том или ином случае. Официальная пресса, сообщая о НРД, обращает внимание больше на результаты их деятельности для всего общества. Здесь авторы существенно ограничивают круг своих читателей, ставя во главу угла ценности абстрактной свободы, общего миропорядка и т.д. Но, несмотря на меньшую популярность данного рода сообщений, позиция официальной прессы является более развитой, чем предшествующая. Человек должен возвыситься над собственными страстями предпочесть интересы необходимого, а не случайного. Наконец, церковная пресса выражает свое отношение к данному феномену, соотнося его с какой-либо сформировавшейся исторической традиции (Например: постановление Архиерейского собора РПЦ «О псевдохристинских сектах, неоязычестве и оккультизме» [5.]). Кроме выражения этого отношения церковная пресса ведет полемику с «прокультистскими» трактовками данного явления, не чуждаясь при этом безосновательностью некоторых своих утверждений. К такого рода прессе, например, относятся следующего рода сообщения: «депутат Гос. Думы В.Савицкий, собиравшийся обнародовать 14 декабря 1995 года данные о деятельности тоталитарных сект в России погиб за пять дней до своего выступления». Или: «Новый Закон РФ «О свободе совести и религиозных объединениях» настолько обеспокоил мормонов, что они лоббировали принятие американским Конгрессом законопроекта об отказе России в экономической помощи в случае, если она «начнет притеснять религиозные меньшинства [87.]» и т.д.

Все три разновидности СМИ стараются представить новые религиозные движения в виде случайности. И, тем не менее, этот феномен прочно укоренился в духовности 19 и 20 веков. Некоторые авторы непосредственно указывают на то, что НРД есть следствие закона о свободе вероисповедания. Например, оценивая работу Ф.М. Рудинского «Институт свободы совести» (М.-1971) Ю.В. Тихонравов справедливо отмечает, что «право не дает деления религиозных исповеданий на «традиционные», «признанные» или же «непризнанные», «сектантские» или «раскольнические». Поэтому человек может исповедовать как «традиционную», так и «обновленную», даже им созданную религию, если ее исповедание не связано с нарушением законов [149.95]». То есть, сама форма закона о свободе совести – суть современного секулярного государства, располагает к образованию этого вида религиозности.

Логическая возможность (то есть, следование из понятия Закона) и фактически устойчивое существование феномена новых религиозных движений побуждают к деятельности более развитые, чем пресса, формы рефлексии - религиоведческое знание. Да и сами сообщения СМИ о соци­альных проблемах «новой» религиозно­сти теперь звучат совсем иначе, чем раньше. Они стали более сдержан­ными в собственных оценках происходящего, на второй план была отодвинута их когда-то модная сенсационность. Журналистика, похоже, осознала всю серьезность затраги­ваемой здесь темы и приступила, наконец, делать то, что должна - макси­мально нейтрально фиксировать факты. Закончилось первоначальное давле­ние на читателя, сознание которого извне преобразовывалось в нужном для пищущего направлении. Всем стало ясно, что по влиянию на общество бульварная «клубничка» и межрелигиозные противоречия совершенно разные вещи.

И сразу же проблема оценки этого явления переместилась на бо­лее высокий уровень. Борьба за религиозное выживание с городских улиц и площадей перешла в залы судебных заседаний и университетские аудитории. Здесь перед молодой наукой о религии (религиоведением) возникли по форме простые вопросы: «Являются ли религией по понятию эти «новые религи­озные движения»? На какие виды их можно систематизировать? Что следует от них ожидать в социально-правовом аспекте и т.д.?». Но, за всей этой простотой скрывалось серьезнейшее испытание на способность «быть или не быть», в которое вовлекся даже не столько предмет, сколько само религиоведение.

Наука о религии всеми имею­щимися в ее арсенале методами попыталась справиться с поставленной задачей. Главным для нее, на данном этапе, стала процедура, посредством которой можно было бы отличить эту религиозность от той, что привычна, традиционна (ведь сам же предмет отличает себя). Но как только религиоведение взялось за розыск этой отличительной характеристики, как проблема вывела ее на уровень более общих вопросов: «Что такое религия? Какой признак ее отделяет от не религии?». От подобного «категориального» вопрошания даже самая респек­табельная научная дисциплина впадает в отчаяние, за которым следует ее качественное обновление. И все же это испытание в целом плодотворно сказалось на религиоведческом знании. По словам М.Хайдеггера, уровень науки как раз «определяется тем, на сколько она способна на кризис основопонятий [171.9]».

То, что религиоведение должно «переболеть» этим «кризисом основопонятий» на начальных стадиях своего самостоятельного развития, в этом немалая заслуга принадлежит феномену «новой религиозности». В сфере, которая образовалась «по поводу» этой религиозности, социальные, практические проблемы вплотную сомкнулись с проблемами высшей теории - проблемами определения основных понятий.

1.2. 2. Н о в ы е р е л и г и о з н ы е д в и ж е н и я к а к п р е д м е т р е л и г и о в е д ч е с к о й р е ф л е к с и и. В отличие от предшествующей позиции здесь вопрос об отношении к феномену НРД дополняется вопросом об исследовании их собственной природы. Сформировались два прямо противоположных подхода к исследованию этого явления: светская наука и богословие. Представители первой позиции исходят из идеи объективности, второй – из следования какой-либо традиции, то есть - из идеи нормативности (Б.Уильсон [157.114]). Одни авторы стремятся к нейтральности (объективности), это - А. Баркер, Гуревич, Б.Уильсон, Л.Митрохин и т.д., другие придерживаются идеи нормативности, это - А.Кураев, А.Дворкин, У.Мартин, И. Огорд, Т. Гандоу и т.д. В определенном смысле эти два подхода продолжают линию официальной и церковной прессы. Далее (во втором разделе) мы увидим, как нормативная и объективная методология станут идеологическим основанием для образования двух общественно политических движений - «либералов» и «традиционалистов», причем первые будут отстаивать идею религиозного равноправия, тогда как вторые – идею ограничения НРД [1.122-126].