Что же такого произошло во всемирной истории к началу 19 века, что заставило Гегеля осторожнее отнестись к своему собственному тезису о гармонии между религией и государством и заговорить о диссонансе? Только одно – на всем протяжении своего развития и религия, и государство достигали лишь частичного, особенного синтеза. Поэтому-то каждый культ и секта, становясь церковью и «обрастая» собственным государством, образовав даже историческую традицию, рано или поздно изнутри «разрывались» новой религиозной идеей (возникающей, естественно на базе предыдущей), которой предстоял свой собственный исторический путь к созданию собственной исторической традиции. Кому-то это удавалось, а кому-то – нет. Многочисленные китайские, индийские, персидские, еврейские, христианские и исламские религиозные новации так и застывали на ступени культов и сект. Это – первый смысл термина «новая» религия.

Но особенные формы познания абсолютной истины, реализованные в форме религиозных традиций, должны достичь своей всеобщей формы. Что же это за форма? В концепции Гегеля есть ответ и на этот вопрос. Это – наука. Ю.В. Тихонравов не замечает, что в этой концепции так же, как нет рассудочного противопоставления религиозного и государственного, нет и внешней формы соотношения религиозного и научного (вернее, сам Тихонравов берет это отношение чисто рассудочно – то, как единство, то, как различие). По Гегелю наука (кульминацией которой, по его мнению, является философия) есть так же результат развития религии. Этот, односторонне понятый тезис, позволил некоторым ученым 19 века сделать абстрактный вывод: «религия во всех своих модификациях должна исчезнуть» (Маркс, Ницше, Фрейд и т.д.). На самом же деле, согласно идее диалектического метода, результат развития не может существовать без ступеней своего становления; они (эти ступени – исторические религии) должны существовать, но в снятом виде.

Далее, если религия достигает своей истины, то и ее «реальный двойник» - государство, совершает то же самое снятие своих ограниченных, национальных форм. Этот тезис так же получил одностороннюю трактовку, как и предшествующий. И здесь рассудок поспешил со своим выводом – «государство должно отмереть». Но не об этом идет речь в философии Гегеля. Он, говоря о диссонансе светского и религиозного, лишь констатирует наступление совершенно нового, качественно отличного от всех предшествующих исторических ступеней, состояния в отношении этих противоположностей. Государство по понятию завершено. Что это значит? Это значит, что национальные формы его будут существовать (и каждое государство будет продолжать стремиться к национальному суверенитету), но сама национальная идея не может быть больше признана в качестве абсолютно истинной (Германии 1933-1945 г. нужно было совершить свой трагический опыт, для того чтобы это осознать). То есть, теперь, в новой исторической формации, общегосударственные ценности приобретают функцию реального контроля над своими собственными особенностями.

Религия так же по понятию завершена. Это значит, что она в форме особенных, традиционных своих модификациях будет существовать еще бесконечно долго, но само осуществление этой особенности в качестве единственной истины, ущемляющей права на это же других, не может быть признано в качестве абсолютной. Теперь ценности религиоведческого знания приобрели функции логического контроля над любыми особенностями своего предмета.

2.2.1.3. С о д е р ж а т е л ь н о е о п р е д е л е н и е Н Р Д в ф и л о с о ф и и р е л и г и и. Здесь должна получить свое разрешение следующая проблема: если политический процесс в своем эмпирическом развитии предполагает необходимое стремление к национальному суверенитету, и каждый этнос есть «в себе» государство, то в сфере современной религии, не протекают ли аналогичные процессы? Следует признать, что развитие в любой форме духовного является абсолютной необходимостью, в том числе и в религии. Как же быть тогда тем религиями, которые возникли или возникают во время этого всемирного диссонанса под названием «пост историческое человечество»? С одной стороны, их вызывает к жизни сознание ограниченности всякого традиционного религиозного принципа (здесь ничего не могут поделать даже мировые, авторитетные религии как христианство, ислам, буддизм и т.д.). С другой стороны, им, в отличие от их «двойников» в истории, теперь невозможно полностью реализовать свой институциональный потенциал, создать собственное государство (ведь светское государство теперь есть самостоятельная реальность).

В этом заключается, на наш взгляд специфика явления, называемого «новые религиозные движения». Этот феномен, по сути, есть то же самое, что и исторические секты и культы, процесс превращения в исторические традиции которых определял закон исторического развития. Но теперь они лишены возможности окончательно завершить свою социальную реализацию. Что же им теперь препятствует в этом? – Наличное бытие светского государства (снимающего в себе рамки национальных ограничений) с одной стороны, и существование религиоведческого знания (снимающего в себе рамки религиозных ограничений), с другой. Как первое, так и второе, являются результатом всемирно-исторического развития. Таким образом, все НРД появляются в форме типичных исторических новаций (с нерастраченным социально-политическим потенциалом), но в отличие от последних, они не могут по понятию завершить свою институализацию до государственно-национальной формы, так как это повлекло бы за собой возврат в стихийный исторический процесс.

Многие мыслители 19-20 вв., в той или иной форме, констатировали феномен «конца истории», правда, каждый вкладывал в этот термин свой смысл. Нас интересует в этом феномене специфика отношения между религией и государством, которая сложилась в ХХ веке. Здесь каждый момент из этой противоположности в себе закончен по понятию, то есть содержит в себе реализованную всеобщность, особенность и единичность. Религия вообще выступает вместе со всей своей особенностью исторических традиций. Причем единство первого и второго достигается в специальном знании – религиоведческой науке. Государство вообще (ООН) позволяет каждой нации реализовывать свое своеобразие, осуществляя единство этого своеобразия в знании социальных наук. Не сразу, а только к концу второй мировой войны, основные принципы этой системы вполне сложились [66]. Ни о теократическом государстве, когда доминирует религия, ни о полицеистком, когда над религией доминирует государство, речи уже не шло. Церковно-государственные отношения стали строиться на паритетных основаниях.

С точки зрения объективной необходимости возникает вопрос: «Зачем нужно этой постисторической системе, регулирующей отношение между церковью и государством посредством принципа «конкордатов» или принципа «отделения» феномен новых религиозных движений (какую социальную функцию они должны выполнять?)? Разве эта система сама к середине 20 века не нашла выход из того диссонанса, на который обращает внимание в начале 19 века Г. Гегель?». Справедливость этих вопросов обусловлена тем, что во всемирно-историческом контексте НРД являются своего рода социальной «миной замедленного действия». Ведь, похоже, только они в сложившемся треугольнике «традиционных церквей – светского государства – НРД» нацелены на качественное преобразование существующего хода вещей.