Далее, результат этой сверки показывает единство не только по форме. В том случае, если бы новые религиозные движения были бы противоположными и по содержанию современному государству (так вроде бы и должно быть, ведь это же не один экзистенциал, а два), их деятельность оказалась бы просто противоправной. Но сфера права есть та область, где сходятся высшие религиозные и государственные интересы. Категоричность формулировки, согласно которой «государство разрешает деятельность той или иной религиозной организации, при условии ее законопослушности», слишком завышает права одной из сторон (государства). Точно с таким же основанием религия может устранить государство, выступившее против веры (Иранская религиозная революция).

3.1.2.3. В ы в о д « т р а д и ц и о н н ы е р е л и г и и - н о в ы е р е л и г и о з н ы е д в и ж е н и я ». Из предшествующего рассмотрения следует, что каждый термин большей или меньшей посылки лишь по видимости самостоятелен. В действительности его непосредственность совершенно неавтономна. Так, если бы традиция не имела бы всеобщий миропорядок в качестве своей противоположностью, она бы никогда не приобрела стопроцентную убедительность и продолжала бы бессмысленно умножать себя в национальных религиях-государствах. Мировое возможно тогда, когда отдельное уже обесценилось. Другая крайность, «новые религиозные движения», в принципе невозможна без двойной рефлексии, в традицию, с одной стороны, и в государство, с другой. «Сам термин «новые религии» (синко сюке), - пишет А.А. Ткачева, изучающая этот феномен на материале японских и индийских движений, - был введен в научный оборот японскими журналистами еше в 20-е годы и с тех пор стал мишенью постоянной критики со стороны ученых. Сомнению подвергаются оба его компонента. Во-первых, что значит «новые»? Некоторые – Конко ке, Тэнри ке – возникают еще в последние годы Токугавского сегуната и официально регистрируются как организации сектантского синто в 1900 и 1908 гг. Проблематична, с точки зрения многих исследователей, и новизна религиозного содержания [151.35]». Сказанное в полной мере применимо и к западной традиции. Другими словами, этот термин изначально вобрал в себя содержание двух крайних и существует благодаря использованию отрицания традиции, с одной стороны, и светского государства, с другой.

Всеобщий миропорядок (terminus medius) так же выступает в двойственном смысле. С одной стороны, он предлагает в качестве своей идеологии научный разум, подчеркивая тем самым момент тотального опосредствования, всеобщей доказуемости любого своего положения. С другой же стороны, он преподносит свои демократические ценности, «права человека и гражданина» в качестве изначальных, естественных, причем так, что их будто бы следует принимать непосредственно, то есть - на веру. Далее, он указывает на индивидуальность (личность) как единственную свою цель. Выходит, что социальность есть только средство. Но, фактически, разворачивая себя в наличном бытии, всеобщий миропорядок превращает право большинства в цель, а индивидуальность обязывает подчиниться этому праву. Таким образом, отношения цели и средства все время софистически перевертываются. Всеобщий плюрализм в реальности 19 и 20 вв. переходит в столь же всеобщий тоталитаризм (Германия, СССР, Италия, Испания, Япония), и наоборот.

Учитывая рефлектированную природу каждого из этих экзистенциалов, мы должны были рассматривать данное умозаключения по посылкам - суждениям. Но рефлектируют не только экзистенциалы, но и сами суждения, которые благодаря им образуются. «Традиционные религии – светское государство» так же рефлектирует в свою противоположность, в устройство: «светское государство – новые религиозные движения». Они стали тем, что не может существовать друг без друга. А именно, когда в отношении исторической традиции и светского государства «не выходит» момент их различия, эта пара указывает на взаимоотношение новых религий и демократической идеологии. Когда же у последних «не получается» четко указать на единство (ведь они две стороны одной и той же реальности современного духа) им на помощь приходит исторический опыт противопоставления эмпирического - мистическому, рационального - иррациональному и т.д.

Но, более всего относительная природа данного отношения начинает сказываться в выводном положении. Оно говорит о том, что «сила традиции есть новые религиозные движения». Как во всяком суждении в нем имеется целое «гнездо противоречий» (И.Кант). Связка «есть» говорит о тождественном не тождестве субъекта и предиката. Вроде бы, и то, и другое есть религия. Однако, Х.Томсен, в связи с этим замечает, что «большое число новых религий не отвечает ни одному определению «религия», включающему неизменную религиозную доктрину, установленную форму богослужения и соответствующую меру организационной стабильности [цит. по 151.35.]». И, тем не менее, остановиться на этом, по выражению А.А. Ткачевой, «отрицательном результате», так же нельзя [там же.]. Всем ясно, что они принадлежат одной и той же религиозной сфере. Значит нужно изменить определение религии, расширить его настолько, чтобы «разместить» в нем и этот феномен, а не только крупные исторические формы. Б. Уильсон, к примеру, создает свои 20-ть признаков религии, имея в виду, прежде всего новые религии [157.116-117].

В суждении «сила традиции - новые религиозные движения» есть и различие субъекта и предиката. В противном случает оно было бы просто тавтологией. Все исследователи единодушно указывают на самостоятельность «новых» по отношению в «старым». Их суверенность совсем непохожа на суверенность в пределах исторической традиции, где каждая религия отличала себя от другой посредством своего национального государства. Их не интересует мировое государство как возникшее из них. Они должны изначально развивать свою свободу в пределах устоявшегося мирового порядка, качественно изменять который уже нельзя в виду «конца истории». И если какую-нибудь религиозную доктрину, возникшую в этот временной промежуток, вполне устраиваетмиропорядок, который есть,то она автоматически попадает в экзистенциальное устройство рассматриваемого умозаключения.

Конечно, не все «новые» сразу уясняют это положение вещей в процессе формирования своей религиозной доктрины. Вспомним скандал с МОСК, когда приемник Прабхупады стал указывать политические ориентиры для своей организации, или акции АУМ, Юсмалос [122]. В себе каждая религия, а не только новая, может содержать элементы радикального изменения мира. Дело не в том. Важно то, что они, стихийно возникая, не могут более не считаться с феноменом светского государства и «завершенностью истории» как основанием его.

Светское государство, разведя традиционные и нетрадиционные религии, способствовало созданию уникальной в историческом плане формы. До сих пор, в движении исторической религии налицо всегда была какая нибудь особенная форма религии, всеобщая (универсальная) религия оставалась «в себе», или точнее «для нас». Здесь же каждая получила возможность быть универсальной, при условии, конечно, что она сможет все остальные проинтерпретировать в качестве особенных, партикулярных. Научно-техническая революция как будто специально была призвана теперь обеспечить реализацию религиозных идей в их всемирно-историческом значении. Стоит только захотеть какому-нибудь гуру из далекой индийской провинции «осчастливить» «страдающий» мир новым учением, как спустя всего лишь несколько часов полета на реактивном лайнере он получает возможность проповедовать в Америке или Европе. И его услышат не десяток учеников как во времена Христа, а сотни тысяч возможных последователей. Телевидение, радио, печать – все к его услугам. А главное, к его услугам потребность у миллионов современных добропорядочных граждан в универсальной идее, «дата изготовления» которой 19-20 век, и никак не раньше, когда все было таким неясным. Эта идея должна иметь обязательно в качестве дополнительного источника не только науку (рациональность), но и нечто иное, мистическое, тайное, эзотерическое. И проходит не продолжительное время, как тысячи представителей среднего класса – белые воротнички (что более всего подвергало в недоумение ученых, выводящих все из социоконфликных ситуаций) идут к алтарю новой идеологии, абсурдность которой для них не в силах развенчать даже самая изысканная научная теория.