Отсюда во взаимодействии современной религии и современного религиоведения возникла настоятельная необходимость в особой религиоведческой теории, которая должна обеспечить обществу систему превентивных мер в отношении НРД (лат. praeventus – предупреждающий, предохранительный, опережающий действия противной стороны). Нужно, очень нужно проводить предварительное исследование хотя бы на безвредность той или иной религии. Это исследование должно носить характер экспертной проверки (лат. expertus опытный).

Некоторые авторы ставят даже вопрос об образовании специальной религиоведческой дисциплины под названием “Судебное религиоведение”. «Главное в религиоведческой экспертизе – определить характер (курсив наш. – С.К.) вероучения. Основная проблема при этом – сокрытие верующими, привлекающими внимание властей, своей веры…. В области религиоведческой экспертизы не может быть патологий или девиаций, а могут быть лишь социально опасные потенции…[149.208]». Выходит, религиоведение нужно не только “вообще”, так сказать, для общего развития. Оно теперь должно вступить в стадию спецификации (что, кстати, является первым признаком академичности и респектабельности) и заняться совершенно конкретными проблемами. “Если бы религиоведческая экспертиза была введена до второй мировой войны, то, для того, чтобы определить опасность нацистского учения и запретить его в рамках либеральной демократии, не нужно было бы переживать этот страшный исторический урок [там же. 242-242]».

Наиболее непредсказуемыми их всех религий являются «новые». Следовательно, нужно стимулировать развитие религиоведческой теории применительно, прежде всего к НРД. Эта теория должна взять на себя всю сложность разработки методики проведения религиоведческой экспертизы. Но прежде, она должна преодолеть как минимум три препятствия на своем пути. Эти трудности этического, исторического и методологического плана.

2.3.1.2. Э т и ч е с к и е п р о б л е м ы р е л и г и о в е д ч е с к о й э к с п е р т и з ы. Не противоречит ли эта экспертиза идее демократии – центральной мысли современности? Действительно, почему о «Трансцендентальной медитации» Махариши можно спросить: религия ли это, а о христианстве – нет? Почему можно строить прогнозы о социокофликтности «Белого Братства», но о социальной опасности иудаизма, христианства, буддизма и других исторических религий говорить нельзя?

В России был запущен механизм реализации закона о том, чтобы подводить под религиоведческую экспертизу только те религии, которые пытаются зарегистрироваться с некоторого временного рубежа. В 1997 г. она (Россия) принимает но­вую редакцию Закона о религии. Создатели этого закона полагали, что он поможет разрешить возникшие противоречия межрелигиозного общения. В действительности же эти проблемы только умножились. Такие серьезные ученые, как К. Дюрем, Л.Б. Хоумерс, Е. Салыгин, М. Штерин и др. предупреждают, что «расплывчатость многих положений Закона, допускающая их чрезмерно широкое толкование, вкупе с очевидным стремлением их разработчиков навязать новым религиозным группам 15-летний «испытательный срок», в течение которого они будут ограничены в правах, практически неизбежно приведет к конфликтным ситуациям…» [67. 53].

Поэтому НРД, в ответ, апеллируя к равенству, ставят вопрос о перерегистрации уже существующих религий. Чем они лучше? Только тем, что они имеют более длительную историю по сравнению с «новыми»? Но в духовной сфере нет ничего, что, по меткому выражению Гегеля, было бы «прибито гвоздями». И современный ислам, христианство, даосизм и т.д. развиваются, так же как и «Церковь объединения Муна», как «Церковь Иисуса Христа святых последних дней» (Мормоны), как Аум Сенрике и т.д.

А теперь представим себе православного патриарха, католического папу или буддийского ламу готовящими основополагающие документы своих религий для проведения государственной религиоведческой экспертизы православия, католицизма или буддизма. Есть что-то несуразное в этой картине, неправда ли? Что именно? Традиционалисты отвечают: «То, что их социальная практика уже получила признание». «Ну и что?» – возразят либералы. «Предоставьте возможность НРД, и они достигнем того же уровня. Только не подозревайте их заранее, в противном случае религиоведческая экспертиза становится современным вариант охоты на ведьм?». Здесь этические проблемы квалификации религии постепенно переходят в исторические [см. подробнее 81].

2.3.1.3. И с т о р и ч е с к и е п р о б л е м ы р е л и г и о в е д ч е с к о й э к с п е р т и з ы. В пятнадцатом веке печально знаменитая испанская инквизиция доставляла «специалистам» на экспертную проверку тезисы, приписываемые свидетелями обвиняемому. Х.А. Льоренте в своей «Истории испанской инквизиции» пишет: «Этот документ передавался инквизиторами богословам-квалификаторам святого трибунала, которые должны написать под строкой, заслуживают ли тезисы богословской оценки как еретические; позволяют ли они думать, что произнесший их одобряет ересь, или его можно только подозревать в этом преступлении, и будет ли в этом случае подозрение легким, тяжелым или сильным [99.244]». И что же в итоге? Такая «нормативность», как признается сам Х.Л. Льоренте, «…ввергала человечество в скорбь», так как «… квалификаторами главным образом бывают монахи, схоластические богословы, почти совершенно незнакомые с догматическим богословием… Это часто приводит их к тому, что они поражают богословскими отметками тезисы, находящиеся у первых Отцов Церкви [там же.245]». Выходит, не позавидуешь не только какому-нибудь дону Карлу Австрийскому, но и Августину Блаженному, и даже самим … евангелистам, попадись их анонимные тезисы подобным «квалификаторам» (даже они могут попасть под «легкое, тяжелое или сильное» подозрение в ереси). Значит, в исторической форме, даже при наличии объективно признанного источника (Св. Писание), религиоведческая экспертиза не столько разрешала проблемы, сколько усугубляла их. И горели на кострах чаще всего ни в чем неповинные люди.

На все это можно возразить: здесь ведь речь шла о том, как одна религия, причем, религия еще не отделенная от собственного государства, тестирует своих же сограждан на соответствие ей (вернее ее догматам). Это так. Но, в сущности, какая разница, одна ли религия устраивает экологические мероприятия внутри себя, или один всеобщий (светский) миропорядок, проводит экологию своей духовности? И там, и здесь речь идет о неком субъекте, который рассматривает другого в качестве объекта на предмет: соответствует ли он ему, или нет?

Если вместо католичества 15-16 века в качестве субъекта мы подставим в формулу религиоведческой проверки современный либеральный миропорядок, не получится ли та же самая инквизиция? Не получится ли так, что регистрационные документы какой-нибудь “новой” религиозной группы будут передаваться государственными чиновниками религиоведам-экспертам (квалификаторам), которые должны будут написать под строкой, заслуживают ли эти тезисы религиоведческой оценки как противоправные; позволяют ли они думать, что составивший их одобряет преступление, или его можно только подозревать в этом преступлении, и будет ли в этом случае подозрение “легким, тяжелым или сильным”. И пусть результат не будет столь ужасен как ранее (пытки, казни, отлучение). Пусть он будет лишь отказом в регистрации в качестве религиозной. Какая разница? Вопрос в том: как обезопасить эту практику от произвола подобных “экспертов”? Чем, интересно они (эти эксперты) будут руководствоваться? Трудами Локка, Джефферсона, Руссо, Маркса, Ницше или Поппера?