3.1.2.2. М е н ь ш а я п о с ы л к а « н о в ы е р е л и г и о з н ы е

д в и ж е н и я – с в е т с к о е г о с у д а р с т в о ». Светское государство, при всем уважении к традиции мировых религий, знает, тем не менее, себя самостоятельным, оно - иное. В то время, как в большей посылке современное религиозное сознание через представительство светского государства (оно здесь - terminus medius) делает главным моментом своего сознания предмет - традиционные религии, в меньшей, оно реализует первичность момента знания. Фактически оно ведет себя так, как будто ему не нужна ни какая традиция. Правда, это ему мало удается на деле, так как в этом случае оно лишь голая форма, реализация которой зависит от мировых религий. Но понятие «зависимость» противоречит природе такого государства. То, что здесь разворачивается первое, онтологическое умозаключение делает существенным в нем только то, что есть непосредственно. Значит светскому государству нужен пример сущего, которое объективно есть то, что оно есть в себе, субъективно. Ему нельзя «отрезать» себя от исторических традиций. Сделай оно так, то это сразу повергнет его в процесс создания новой традиции (пример атеистических государств ХХ века). Светское государство на одну половину традиционно, на другую – нет. Вот на эту «другую» ему нужен налично существующий союзник. Это нечто должно сразу же начать себя вне зависимости от всякой традиции, т.е. оно должно быть по своему понятию «нетрадиционным».

Здесь экзистенция «нетрадиция» совпадается с экзистенцией государства. Но момент различия для государства не менее важен, чем тождество. «Нетрадиция» должна сохранять себя инобытии по отношению к всеобщему внешнему миропорядку. Но «иное» государства есть религия. Так возникает очень интересное единство светского государства и исторических религий – новые религиозные движения. Они те самые «движения – мостики», которые по словам Н. Макфарланда, выполняют функцию преобразования национального исторического государства в государство светское, постисторическое [195]. Благодаря им, к примеру, послевоенная Япония за несколько десятилетий проделала путь от синтоистской империи к либерализму и демократии.

Всякое сущее, возникая из другого, автоматически превращает это «другое» в не-сущее. Вначале оно не имеет еще ничего собственного, «нажитого». У него еще нет того, через что можно было бы проявить свою независимость. Что делать ему в преддверии своей самостоятельности? Первая возможность: отстаивать свою свободу в борьбе с предшественником. Но такая враждующая самостоятельность неустойчива, так как, в случае победы одного, а, значит, поражении другого, немедленно исчезают оба. Замедлить поражение (победу), можно лишь создав третье. От этого третьего, «новой» религиозности, миропорядок исторически должен быть абсолютно независим (т.е. являть себя не так как по отношению к традиции). Поэтому и светское государство, и эта религиозность появляются исторически одновременно: на востоке - японские и индийские движения (Сока Гаккай, неоиндуизм Свами Вивекананды и др.), в Америки - мормоны (Иосиф Смит), спиритизм (сестры Фокс), христианская наука (Мэри Эдди), иеговизм (Чарльз Рассел) и др., в Европе - теософия (Е.П.Блавадская).

Они - противоположны, и потому – независимы. И, наоборот, они - независимы, и потому – противоположны. Мировой порядок исходит из рациональности, прагматичности, непосредственного права каждого лица на свободу, собственность и равенство. Новые религиозные движения говорят о недостаточности всего этого, указывают на то, что земная жизнь – это только начало, что ценности демократического устройства - суть ничто (если взглянуть на все с точки зрения вечности) и т.д.

Конечно, все это светское государство слышит и от субъекта большей посылки - религий традиционных. Точнее, не слышит, а слышало, так как те уже не обладают правом абсолютной достоверности. Они ее потеряли, став «не-сущим», превратившись в исторические традиции. Все «разговоры» о сверхъестественном и чудесном и т.д. для светского государства приобрели характер рассказов о несуществующем. Оно пока еще пьет бодрящий напиток эмпиризма, позитивизма и сциентизма, и оставляя «исключительным» дурманящий нектар мистического. Оно, соответственно, относится к тому, что слышит от этих (для него - «живых мертвых») как к советам, давным-давно потерявшим значимость. Но все совершенно меняется, когда те же самые слова рационализм светского государства слышит от харизматика, безапелляционно заявляющего о новом смысле мироздания, человеческой жизни и проч. Здесь слова иначе слышатся не вследствие своей действительной новизны, а вследствие иного говорения. «Доктор Бах перечисляет количество известных людей, проявившим интерес к феноменам психики (спиритизм) и их исследованию, причем в него входят Д.Ф. Купер, У.К. Брайен, Р.Д. Оуэн, Д.Грили, Э.Кейн, английский физик и писатель Оливер Лодж, … путешественник и писатель Шервуд Эдди, Артур Конан-Дойл и сэр Уильям Крукс, причем последней был удостоен различных степеней, по меньшей мере, пятью английскими университетами и был создателем трубы Крукса и открывателем таллия [105.228]». Противоположности вообще лучше всего слышат друг друга, когда обе на лицо (а не «в себе», как в предшествующей посылке). Крайности современного реализма и современного мистицизма в 19 и 20 веке удовлетворяют потребность в возмещении друг друга. Присутствия философии, как рода сущего, изначально объединяющего противоположности сущего и несущего, всеобщего и особенного, реализма и мистицизма никто в этой наличности не предполагает.

Никогда еще взаимопроникновение мистического и реалистического в мире повседневного сознания не было таким очевидным. Когда светскому государству недостает таинственного, священного, оно прибегает не столько к новейшим открытиям науки, сколько к парапсихологическому, эзотерическому. И наоборот, современный мистицизм изо всех сил стремится указать на свое родством с наукой. Он даже объявляет себя «синтезом религии, науки и философии» (Е.Блавадская), наполняет свою речь научной терминологией (Р.Хаббард) и разрабатывает идеи христианства, буддизма и т.д. на «научной основе» (С.М.Мун). Но, вопреки тому, что достоверность государства зиждется на опосредствовании разума, а новой харизме - на откровении, в исходном принципе оба противоположных экзистенциала совпадают. Индивидуальное, личное, то есть то, что по-видимости не нуждается ни в какой традиции, здесь оно выводит свое содержание из самого себя. Это есть как раз то, что устраивает и идеологов светского государства и «новых религий». Х. Томсен говорит: «большинство новых религий может быть названо религиями «Я-изма»» [цит. по 151.57.]. В целом, на примате права «Я» над всем остальным строится идеология современного общества.

Субъект и предикат этого суждения – современники (и в логическом, и в историческом смыслах). В своем наличном существовании они полагают, то, что традиция только предполагает. Большая посылка исходила из уверенности единства обоих экзистенциалов. Лишь в форме полагалось различие. Это различие, подготовленное мировой религией, должно было обособить церковную и государственную жизнь. Но на деле это привело к фактическому противопоставлению не только по форме, но и по содержанию. Вот почему, американская клаузула должна была по первоначальному замыслу ее создателей предотвратить вмешательство государства в религию. В действительности же религия была ограничена, причем настолько, что американская модель получила название «система отделения». Меньшая же посылка, наоборот, утверждает изначальное противостояние этих двух суверенитетов. Светское государство и маргинальные религии могут на примере своего отношения проверять истинность формулировок закона о свободе совести. Каждое из них, имея перед собой свою собственную противоположность, имеет возможность уточнять свою методологическую позицию. Личный опыт – вот то, благодаря чему и светская рациональность, и мистическая харизма противостоят силе традиции. Более того, при проверке этой формы оказалось, что самые крайние апологеты позитивизма ищут в мистическом возможное начало всякого опыта (Л.Витгенштейн), а представители современного мистицизма, из непротиворечивости научной достоверности пытаются выводить мистическое откровение (Р.Хаббард).