Новоевропейское мышление в целом очень чутко реагирует на каждый, почти не заметный, шаг философии по раскрытию природы отрицательного (уже в 1686 году Д. Локк выказывается о принципах веротерпимости). Но решающее открытие еще не сделано, никто еще не видит его (мышления) подлинную суть - его абсолютно отрицательную природу. Только на ступени немецкой классической философии выясняется, что истинное бытие отрицательного - находится не вне положительного, а в нем самом; что противоречие – это не то, что следует избегать для правильного постижения предметного бытия, а, наоборот, это его (бытия) истинная сущность.

Главный познавательный интерес Канта сосредотачивается на вопросе: как возможн познание, или априори синтетические суждения? Если освободить этот вопрос от специфической терминологии его трансцендентальной философии, то его смысл будет сводиться к следующему: «Что является причиной того, что знание в нашем сознании в процессе познания необходимо развивается (каждый раз становится новым)?» Для него, как отныне и для всех последующих направлений философии, становится ясно, что для ответа на этот вопрос, без обращения к такому предмету как сознание, уже не обойтись. Таким образом, именно И.Кант первый ставит чисто феноменологическую проблему. Из новоевропейского скептицизма трансцендентальная философия берет принципиальное противостояние субъективного и объективного, вещи в себе и вещи для нас, абсолютного и относительного. Но за попытками Канта и его последователей преодолеть скептицизм на самом деле стоит неудовлетворенность таким пониманием природы отрицания. Без отрицания нет определения (Спиноза). Понятно, почему средневековая теология, вначале уверенно взявшаяся за процедуру определения Бога, под конец должна была «приостановить» исследования. Ведь они в итоге неизбежно приводили к вопросу: к чему относится (без отношения нет определения) Само высшее Бытие? То есть возник вопрос о Ничто, которое нужно было как-то «разместить» в самом этом бытии – бытии Бога. Это Ничто в средневековой схоластики традиционно ассоциировалось со злом, смертью, всеобщим отрицанием и т.д.

Но, «ничто» обнаружено, его значение оценено. Что же тогда с этим «ничто» делать? Мышление пытается определиться с этим вопросом. Но в распоряжении у него имеется только методология рассудка, который решает его просто: вынести это «ничто» из предметности в сферу субъективности. Здесь находится подлинный исток известной концепции мышления как «табула расы» англо-французского эмпиризма. Выходит, малейшая активизация мышления искажает мыслимое бытие. Но не мыслить человек не может, это - его сущность. Как же ему тогда знать истинное, то есть - бытие?

И. Кант берется за решение этого вопроса, исходя из результата новоевропейской метафизики. До него уже был опыт исключения негативного из предметной сферы теологией. Кроме того, он был прекрасно знаком с попытками новоевропейского рассудка мыслить ту сферу, куда поместили это негативное – само мышление. Кант был первый, кто распознал природу рассудка мыслить по принципу: «или-или».

Описание предметного мира докантовскими формами философии не удавалось потому, что рассудок как основной способ познания, не позволял мыслить противоречие онтологически. Тогда новоевропейское мышление, справедливо заподозрив в источнике этой неудачи противную сторону, субъективность, перенесло груз вопрошания на само мышление, на само сознание. В начале пробовали его (мышление) мыслить так же, рассудочно. Но в итоге получили «ничто». Тогда трансцендентальная философия, еще скованная предрассудками на счет предмета решила действовать в сфере самой формы, в мышлении. Не переставая уверять, что ее выводы по поводу этой формы нельзя распространять на «вещи в себе» (читай – Бога), трансцендентальная философия предоставила, наконец, первое описание действительно существующей и действующей системы, источником развития которой является единство противоположностей – противоречие. Так было создано первое в мировой истории описание феномена сознания (Фихте).

2.4.3. З а в е р ш е н и е и с т о р и к о – ф и л о с о ф с к о г о п р о ц е с с а. То, что так и только так нужно мыслить сознание, с этим были согласны все последующие философы. «И, тем не менее, как обстоит дело с предметом религиозного сознания, то есть – с самим абсолютным?» – этот вопрос ставят Ф. Шеллинг и Г. Гегель, продолжая трансцендентальную философию и сознательно уводя ее из трансцендентального в область трансцендентного. Они придают категориальное оформление другому способу трансляции своей онтологической определенности, который противопоставляют непосредственному, «вещному». Вещи, которые предлагают себя через безразличное иное, обладают низшими формами существования. Их сфера – неорганическая природа. Все в живой и духовной природе подчиняется иному способу полагания себя. Здесь «вещи» предлагают себя через свое иное. Понятия «сила» (повсеместно используемое уже в естествознании), «воля» (без которого гуманитарные науки становятся безмолвными), наконец «рефлексия» (основное понятие феноменологии, гносеологии, эпистемологии) могут быть доступны лишь при условии этого второго способа бытия. У Гегеля логика сущности следует из логики бытия и противостоит ему, снимая его (бытия) ограничения.

Шеллинг и Гегель не просто переносят принцип «трансцендентального единства апперцепции» (то есть того, что само определяет себя, того, что само отрицает себя) Канта и Фихте на окружающий человека мир: общество и природу. Они разрабатывают понимание, согласно которому само отношение мышления и бытия (сознания и предмета, субъективного и объективного) следует мыслить так же как рефлексию, как силу, как волю (А.Шопенгауер и Ф.Ницше); как то, что исходя из своего первоначального единства, будучи в себе различенным, то есть отрицательным, затем делает это различение действительным. Но это различение, это «затем», будучи противостоящим первоначальному «сначала», в свою очередь снимает это отрицательное, то есть отрицает отрицательное. Так происходит рост не только знания (К.Поппер), но и того, что знает это знание – предмета. Обновление логического - самая желанная реформа научного познания, была, таким образом, достигнута. Более того, при внимательном исследовании процесса «снятия», возникли контуры еще и третьего способа предложения своей определенности. Оказалось, что, то, что подчиняется только логике бытия демонстрирует самые примитивные формы существования (так как такое определение развивается исключительно для внешнего «свидетеля», а не для себя). Но то, что подчиняет только логике рефлексии, в ином уже может сохранить себя само. Тем не менее, и эта самостоятельность не окончательная, так как процесс самоусложнения не есть для него (здесь так же развитие фиксируется внешним наблюдателем). Только то, что может свою собственную отрицательность сделать утвердительным, развивается по настоящему, и есть в себе и для себя. Так появляется идея о третьей логике – логике понятия.

Неклассическое новоевропейское мышление следует принципу рефлексии. В этом следовании оно полагает противоречия, для разрешения которых нужно понимание (то есть, - следование логике понятия). Каким бы ни выступил теперь предмет для этого сознания, его объективное содержание мгновенно противопоставляется субъективной форме и, затем, оба момента удерживаются во взаимной рефлексии, они оба «есть». Такого противостояния теоретического и практического, методологического и предметного, непосредственного и рефлексивного не знала ни античная, ни средневековая, ни новоевропейская мысль.