Данное религиоведение, поступательно развивая свою рефлексию, должно дойти до самого для нее болезненного пункта – отношения к истине, данной в откровении. Ранее социология религии пришла к тезису о субъективности объективного, так возник атеизм. Теперь же богословие развивает рефлексию не «вовне», а « в себя». Значит, это развитие должно обязательно привести его к мысли, что, то самое субъективное, через которое открылось ему, и только ему, истинно объективное (Бог), должно быть объективно подготовлено к этому открытию (ведь не открылся же «Он» животным, психически больным, неразвитым и т.д.). Здесь старинная, существующая еще со времен Фомы Аквинского, проблема соотношения естественной теологии и теологии откровения, достигает высшего напряжения. Снимает его третья, окончательная форма современного богословского религиоведения – неконфессиональное богословие.

Касаясь исторических и этических проблем проведения религиоведческой экспертизы [см.2.3.1 и 2.3.2. данной работы], мы указывали на опыт средневековой европейской инквизиции. Уже в этой форме начинала себя реализовывать конфессиональная теология, столкнувшаяся с теоретической задачей квалификации и классификации другого религиозного феномена. Чем это заканчивалось для предмета – всем известно. Теперь ситуация несколько иная. В системе современного религиозного сознания главное для данного богословия – это демонстрация всем остальным видам религиоведения преимущества своего метода в отношении решения задач религиоведческой экспертизы. В отличие от исторического религиоведения конфессиональная теология дает комплексное, систематическое изложение любого феномена новой религиозности или, как оно его называет - «культа». А в отличие от социологического или психологического обобщения, источник которого теряется в непроверенных для самого автора основаниях, оно точно может указать, откуда оно черпает абсолютную истину (абсолютный критерий). Наконец, в отличие от критического религиоведения, такое богословие не считает свой предмет социальной или психологической патологией, которую соответственно нужно «лечить» путем приведение в порядок чего-то другого. Нет, здесь предмет возвеличивается настолько высоко, что за ним самим признается отход от истины.

Таким образом, здесь, в онтическом устройстве, конфессиональное религиоведение понимает свою роль экзистенциала. Его цели больше теоретические, чем практические. Жизнеобеспечением собственного государства, которому может угрожать новоявленная секта, ему нечего заниматься по причине отсутствия такового (государства). Конечно, если его исследование повлияет на экспертный совет и данная «секта» не получит государственного признания, это будет прекрасно (еще один конкурент будет устранен). Но, в сущности, дело не в том. Цель богословия – рефлексия.

Будучи развитой религиоведческой теорией, богословие понимает необходимость процедуры доказывания своего преимущества перед другим теориям. Оно прекрасно осознает себя извлеченной из привычного исторического места обитания, находя себя наряду с другими фигурантами современного религиозного процесса. Просто сказать «секта есть от дьявола» – значит, ничего не сказать. Именно потому, что в конфессиональном богословии в отличие от его предшественника, за предметом признается момент собственного отпадения от сути (грех), оно должно уточнить, в чем именно это выражается. Естественно, за первоначальный (и самый главный) эталон сравнения берется священный текст, далее рассматривается «сектантское» знание и шаг за шагом выясняется разница.

Но, в своей сущности всякое знание автономно и в знании человек свободен. Богословие понимает это. Поэтому, главным в нем становится выяснение того, где именно «сектанское» знание «сошло с пути истины». Оно приходит к выводу, что есть некие чистые первообразы этого знания, одни из которых дают «развертку» в истину, другие – в ложь. Момент объективности конфессиональной религиоведческой теории по поводу «культов» усиливается. Вторая разновидность этого религиоведения начинает именно с этого пункта. Рефлектирующее конфессиональное религиоведение занято поиском этих «первогреховных» форм. При этом чаще всего указывают на пантеизм. Но и это еще не все. Ведь праведность теизма, то есть то, что только он в своем развитии дает истину, и, соответственно, неправедность пантеизма, то есть то, что он в своем развитии дает ложь (ведет к культу, секте), оказывается то же нужно доказать.

Здесь следует особо подчеркнуть, что не основания религии подлежат доказательству. Нет. До этого данная разновидность религиоведения еще не дошла. Подлежит интеллектуальной, логической демонстрации «развертка» пантеизма. Но, сказав «а», нужно говорить «б». Данное религиоведение вынуждено признать существование некоего логического пространства, в котором с одной стороны развивается теизм, с другой – пантеизм. В этом пункте конфессиональное богословие предупреждает: здесь нужно быть предельно осторожным. Почему? Потому, что, оказывается, здесь поджидает самый страшный из всех врагов религии (данной религии!). Диакон А. Кураев, к примеру, прямо указывает на него. «Отсюда – преувеличенная роль философии в пантеистических системах. Никакого трансцендентального вмешательства не ожидается и не требуется, Значит, надежда на спасение может корениться лишь в самом человеке. Человек должен заняться «само спасением» - иначе ему неоткуда ждать помощи: ведь Бога не существует… Лекарство от сожаления о материальном – философия. Отсюда – спасение через философию, «просвещение», ожидание Учителя, а не Спасителя [90.175]». Православному богослову в унисон вторит протестантский. По его мнению, главный недостаток дзен-буддизма заключается в том, что «это один из видов культизма, наиболее приправленный философией и Востоком, своеобразно адаптированный к западному разуму в том смысле, что решительно избегает прямой сверхъестественности… [105.267]». Вот где, оказывается, «камень преткновения»! Значит автономное богопознание, то есть философия религии, в результате ни к чему не может привести, кроме пантеизма?

Умозаключение богословия относительно современной религиозной ситуации сводится к следующему: исторически, дескать, все было нормально в государственно-религиозных отношениях, но вот выпустили из бутылки «джина» суверенного мышления, источником которого является, конечно, философия, и все смешалось; государство отделилось от церкви, а ничем необузданное философское мышление самопроизвольно стало порождать различные формы пантеизма, последние – культы, секты и т.д.

Здесь рефлексия конфессионального богословия для себя проясняет центральный пункт, который позволяет ей отличать себя от самодеятельного знания. Чтобы не «заболеть» пантеизмом и философией, нужно, всегда удерживать вне себя некий объект, который из своей трансцендентности станет коррелятом истинности (А.Кураев, У Мартин). Но если это так, то теперь главным для рефлектирующего конфессионального сознания становится вопрос: продолжать оставлять только за собой право на это трансцендентное (объективное, предметное), или и за своим предметом признать точно такое же право? Вспомним, что в своей первоначальной модификации, конфессионального богословия, оно только за собой оставляло единство субъективного и объективного, знание и предмета, в то время как свой предмет, другую религию, рассматривала лишь как субъективное искажение себя самой.