«Абсолютизация историзма» намечается Хайдеггером в утверждении, что бытие себя само посылает в эпохах бытийной истории: Гераклитом как логосом, космосом и фюзисом, Платоном как идеей, Аристотелем как энергией, христианскими мыслителями как сотворенной вещью, Кантом как предметностью предметного опыта, Гегелем как абсолютным понятием духа, Ницше как волей к власти. Бытие вообще есть только в историческом оформлении и передаче, как оно учреждает себя в прохождении через все западное мышление, в становлении опыта мысли самого шварцвальдского мудреца - «исторически бытийнопостигающей мысли»[77]. Так вопрос Хайдеггера об истории эксплицирует себя как вопрос об истинном мышлении из неразличенного знания эпох: в показе Хайдеггера история обнаруживается, когда о ней перестают говорить вульгарно (то есть эпохально определенно в механизме различения эпох[78]). Метафизика от Платона до Ницше выговаривает истину бытия, только исходя из рецидива имманентной принадлежности к истории истинного генезиса.

И, наконец, последний шаг снятия «вульгарного историзма» Хайдеггер проделывает, исходя из определения истории (бытия) как fusiV. В качестве условия выведения и ухода в соткрытость сущего fusiV есть просто свет - «вульгарная» история полностью завершается в бытии, о котором в дальнейшем невозможно будет дискурсивно (то есть всеобщим образом) сказать, что оно «само по себе» есть.

Движение Хайдеггера, обозначенное им самим как «поворот в вопросе о времени» не элиминация итогов «Бытия и времени» (Dasein и Geschehen), но поворот к их основаниям. В «Бытии и времени» историческое время так называемого происходящего обосновывается через конечность Dasein, после «Бытия и времени» - бытие само раскрывается как бытийнопроисходящее. В обоих случаях, то, что есть, есть способом временноисторически происходящего: Хайдеггер концептуализирует статус события как бытийный синтез прошлого, настоящего и будущего – «История как свершающееся есть определенное будущим и перенимающее прошлое сквозное действование и сквозное претерпевание сквозь настоящее»[79]. Но вопрос Хайдеггера трансформируется, предполагая, прежде всего, снятие исторической агентуры – в качестве которой в проекте экзистенциальной аналитики продумывались простые события судьб Dasein – ради «прямого» выявления бытийнопроисходящего. Иными словами, Хайдеггер попросту пытается устранить дистанцию между условиями возможности продуцирования исторического и живой событийной историей, вменив историчность конкретным, уже осуществленным раскрытиям традиции.

Хайдеггер ставит вопрос: способна ли удержать себя история, как она была испытана и основана западноевропейцами, в повторном волевом броске, выявляющем ее конституцию из «бытия–к–смерти» Dasein? Приводит ли к понятности негенерализуемая интерпретация традиции из возобновляющей проекции конечного Dasein то, что обычно называется историей? Существует ли возможность перехода от конечного, определенного бытием-к-смерти Dasein, к конкретной истории раскрытий традиции (учрежденной как непрерывный архив в возобновляющей собственных предшественников онтотеологической традиции) не как прыжок через собственные основания, который вынуждена проделывать судьба всеобщей истории, пытаясь преодолеть неустранимый, согласно экзистенциальной аналитике Хайдеггера, разрыв между условием собственной возможности и фактическим исполнением этого условия?

Радикальность бытийно–исторической мысли Хайдеггера можно обозначить, имея в виду негативность следствий «Бытия и времени» в отношении истории. Исходя из попытки соотнесения трансцендентального измерения историчности экзистенции с фактической историей (историческое измерение Dasein переопределяется как исходно задаваемое механизмом изменчивой судьбы бытия, то есть тем, как медлит себя бытие в дискурсе) и из определения причины поворота бытийной судьбы как ожидание изменения в сущности экзистенции, Хайдеггер снимает собственное утверждение о всегда определенной в себе сущности экзистенции. Теперь экзистирование не есть бесконечный вопрос о возможности подлинного выражения собственного отношения к бытию, но описание раскрытий традиции как прокладывания пути «от чего – то к чему – то».[80]

Движение хайдеггеровской мысли через описание раскрытий традиции как моментов, необходимо вброшенных в это движение, очерчивает себя через позиции «откуда» и «куда» в моменте синтезирующем их, то есть через позицию «против чего», который выявляет то, что движение привносит в собственном осуществлении[81]: «Будущее… куда мы направляемся… - есть истина бытия как отказ – содержащий в себе гарантию величия – тишину прихождения последнего Бога»[82]. «Откуда» есть изначальное и равно будущее мышление, что является греческим истоком Европы, способное удерживать сущее в его целости; «куда» - это раскрывающая фальсификации онтотеологии апокалиптика закрывающего дискурса Хайдеггера, способная дать слово происходящему мировому повороту; «против чего» - это падение греческого истока в последовательном забвении традиции. Как говорит Хайдеггер: «Мы находимся в тисках.… Но в призвании, в котором мы уверены, мы только в том случае обретем свою судьбу, если в себе самих найдем отклик, возможность отклика на это призвание и творчески осмыслим свое предназначение. Все это означает, что мы как исторические выставляем себя самих и тем самым историю Европы из сердцевины ее будущих исторических свершений в изначальную сферу сил бытия. Если великий суд над Европой должен свершиться не на пути ее уничтожения, тогда он может свершиться лишь за счет развития новых исторически духовных сил из сердцевины»[83]. Таким образом, для Хайдеггера бытийная судьба выявляет себя из исходной и будущей истории Запада, которой принадлежит универсальное бытие как таковое, собирающее предпочтения Хайдеггера. «Греческое» как «ранняя судьба» избирается Хайдеггером среди других сущностных возможностей, несмотря на ее историческую определенность.

Направленность «Против чего» производится Хайдеггером операцией осознания механизма сделанности онтотеологической традиции (= выявление способа вопрошания традиции), что лишает традицию ее оснований (= деструкция традиции): традиция показывает себя как история бытия, но история сокрытий и забвений. Так, Ж.–Ф. Лиотар, определяя хайдеггеровский проект как анамнезический, замечает: «…речь будет и всегда у Хайдеггера идет о том, чтобы заново раскрыть то, что тем самым прикрывается повторяющимся в традиции от Платона до Ницше жестом раскрытия. Заставить понять, что истина не есть нечто раскрытое, поскольку раскрытое всегда прикровенно, как и названное всегда является представительством неименуемого. Но что она есть раскрытие. И что забытое в мысли в качестве метафизической (и физической) философии представлено быть не может. Что это забытое – лишь то, что призывает мысль не как то, на что она должна ответить (его представляя), а как то, чему она обязана, к чему должна повернуться и восстать с вопросом».[84] Забвение онтологической дифференции, которую не мыслила метафизика, становится главным моментом хайдеггеровской претензии к метафизике. Метафизика со своим подмечающим характером несокрытости (= поставленности) показывает, что она относится к сущему характерным ей способом отдаления, и только может обосновать «высшее сущее». Бытие является не сущим, поэтому «бытийнопостигающая» метафизика приходит к ничто (= нигилизм как судьба Запада). Но «окостеневающий вопрос» метафизики не аннигилирует исток: Хайдеггер уже в «Бытии и времени» рассматривает историю (= традицию) как задачу, предоставленную для будущих выборов: «Разработка бытийного вопроса должна …из собственейшего бытийного смысла самого спрашивания как исторического расслышать указание проследить спрашивая свою историю, то есть стать историографичной, чтобы в позитивном усвоении прошлого ввести себя в полноту обладания наиболее своими возможностями спрашивания».[85] Согласно Хайдеггеру, платоническое ошибочное решение определяет ход исторического движения: «Мысль Платона следует за изменением существа истины, каковое изменение становится историей метафизики, которая в ницшеанской мысли начала свое безусловное завершение. Платоновское учение «об истине» поэтому не есть нечто прошлое. Оно – исторически настоящее… То изменение существа истины есть настоящее как давно упрочившаяся и оттого еще не поколебленная, все властно пронизывающая основополагающая действительность подкатывающей к своему новейшему Новому времени мировой истории земного шара».[86]