***

История у Бахтина, раскрываемая как универсальный модус бытия, определяется через две ее бесконечных задачи: первая из которых – привести мир к совершенству, то есть привести сущее к раскрытию в истине. Но – специфичный характер этой задачи приобретается через условие ее возможности, которое в проекте Бахтина определяется как вторая задача истории – открыть самую возможность бесконечного обновления мира. Таким образом, вопрос «как осуществляется история, представляющая собой реализацию бытийного избытка?», переопределяется в вопрос о «месте» и возможностях события в самой структуре бытия, к ответу на который возможно подойти через описание деятельности универсальных агентов истории в проекте Бахтина, - поступка, функционирования языка как общения и стратегии авторствования.

Прежде чем перейти к определению поступка как проводника (стыка), через который история в историчности человеческого существа делает действительным осуществление бытия, позволим себе напомнить о контаминации хайдеггеровскими понятиями открытости и мировости «Бытия и времени» понятий dynamis и energeia в «Метафизики» Аристотеля[134].

По сути дела, Бахтин в «ранней», предпринятой в тексте «К философии поступка», постановке вопроса о поступке как единственной возможности раскрытия мира движется в русле аристотелевско–хайдеггеровской тематики. Событие бытия, что собственно и реализует поступок – онтологическим условием возможности которого является человеческое бытие – осуществляется через испытание человеческого бытия на свои собственные возможности[135], то есть на возможности расположенности человека к собственному бытию. Что одновременно, как у Аристотеля, так и в проекте Хайдеггера, определяет подлинный способ человеческого бытия с другим сущим, впервые открывающий его: мир буквально нуждается в моей другости, наделяющей его значением. (Это можно пояснить из определения мира как «данности», «наличности», как поясняет Бахтин: «с точки зрения воспринимающего сознания мир как «наличность» уже всегда есть бытие как ставшее», но – «уже быть – значит нуждаться… быть наличным (извне) – значит быть женственным для чистой утверждающей активности «я».[136])

Событие бытия, обеспечивающее впервые раскрытие подлинного измерения всякого сущего, осуществляется через то, что Бахтин именует «конкретной историчностью» или «индивидуально–историческим моментом», что указывает на приоритет категории «происходящего». Введение приоритета живого события над категорией «уже завершенного» необходимо Бахтину, так как «совершенная природа мира», раскрываемая в священном слове «вещих пророков», оказывается по ту сторону всех возможных раскрытий, как только вещие пророки ушли из жизни[137]. Таким образом, событийное раскрытие мира – возможность множественного бесконечного развертывания раскрытия мира (= запуск истории), необходимо постольку, поскольку мир «отпал» от собственного совершенного состояния[138]. (Бахтин проделывает тот же жест «ретроактивного футуризма», определяющего проекты Ницше и Хайдеггера). Следовательно – для Бахтина единичная экзистенция, обозначающая выход-медиум для «имманентного усовершенствования мира», одновременно предполагает, во – первых, всегда открытый и незавершенный характер экзистенции, и, во – вторых, ее способность отношения к собственной незавершенности.

Проблема «выбранного выбора», через которую Бахтин описывает возможность события бытия, открывается через вне– и над–моральную категорию «долга», « «должествования» как реализацию не–алиби в бытии единичной самости, то есть единственности самости, явленной в поступке и для него лишь действенной: «То, что мною может быть совершено, никем и никогда совершено быть не может. Единственность наличного бытия–нудительно обязательна. Этот факт моего не–алиби в бытии, лежащий в основе самого конкретного и единственного долженствования поступка, не узнается и не познается мной, а единственным образом признается и утверждается»[139].

Но – бытийное устройство единичной самости определяется из различения данного и заданного.

Ее двусоставный характер данного и заданного предполагает, что единичность самости уже всегда есть как чистое наличие (чистая пассивность в бытии как фактическое присутствие «своего единственного места»). Но единственность, которая дана как чистое наличие, должна быть осуществлена мной, впервые открыта мной, я должен доказать свое неалиби в бытии, несмотря на то, что оно уже заранее даровано мне. Этот парадокс нудительности и свободы, отраженный в ответственности является необходимым моментом работы открытия собственной действительной возможности: доказать, что я есть[140]. Открытие собственной возможности происходит не от возможности выбора, а от невозможности невыбора. Бахтин акцентирует следующий момент: невозможно не выбирать для себя одно–единственное место, незаменимое – мое, незаместимое кем–то еще.То есть активный жест «вот я», который всегда задан мне как «исток» реализации собственной возможности, по сути, является свидетельством, что призыв долга услышан[141] и понят с единственного места (в бытии) отвечающего на него[142].

Согласно Бахтину, категории «ответственности» не подлежит мир: « … я интимно связан с моей внутренней внемирной активностью».[143] Через единичную ответственность задается раскрытие мира. Мир принципиально не может быть завершенным, или как определяет Бахтин, «приведенным к совершенству» без участия самости, реализующей собственную единственность. (Хотя именно через «внутримирную» встречу с другим открывается нужда мира в завершенности мной, открывается моя заданность, в качестве обязывающей меня к совершению поступка: ведь всякая ситуация решимости имеет собственную «предысторию» принадлежащею повседневному бытию друг с другом: «Человеческое бытие не обладает живым бытием без окружения, которое провоцирует его на способность к ответу»[144]). Будущая завершенность мира, проступающая как неотъемлемая актуальная возможность самости – завершить его, реализуется через понимание нужды мира в осуществлении собственной возможности самости. По сути дела, Бахтин говорит, что в акте–поступке осуществляющейся единичности предстоит вернуться с новым словом о мире, чтобы фактически осуществить свою заданность, но тем самым достигнуть и «подтверждение смысла в мире».

Таким образом, событие бытия как актуализация возможности самости всегда дается одновременно и как событийное раскрытие мира: или, выражаясь по–бахтински, условием возможности конкретно–исторического утверждения смысла служит способность человеческого существа размыкать план истории (= мира как ставшего). Как говорит Бахтин: «С появлением сознания в мире (в бытии), а может быть, и с появлением биологической жизни (может быть, не только звери, но и деревья и трава свидетельствуют и судят) мир (бытие) радикально меняется. Камень остается каменным, солнце – солнечным, но событие бытия в его целом (незавершаемое) становится совершенно другим, потому что на сцену земного бытия выходит новое и главное действующее лицо события – свидетель и судия. И солнце, оставаясь физически тем же самым, стало другим, потому что стало осознаваться свидетелем и судиею…оно в корне изменилось, обогатилось, преобразовалось».[145]