Формальной конституцией Dasein Хайдеггер объявляет тот момент, что Dasein есть не-сущее; это значит, что Dasein никогда не существует «вполне», его бытие – всегда открыто, то есть присутствует как дело значимое для будущего, которое только еще должно осуществиться:Dasein всегда в «другом месте» относительно «изначального места» бытия, это «другое место» есть отсутствие бытия, которое и обязывает задаваться вопросами и отвечать. Подобно чуду (Лейбниц, Киркегор), учреждающему модус невозможного обладания (обладания, прерывающему все натуральные ряды причинности), Dasein неустронимой способностью отношения к радикальному отсутствию состыковывает, удерживает в связности обрывки собственного онтического присутствия, изживаемая жизнь, представляющая нерасчлененное множество мерцающих я-событий, выводится в единстве формы. Говоря иначе, экзистенция есть небытие Dasein, и равно поэтому «экзистенция есть онтическое «дело» присутствия»,[21] которое состоит в предстоящем осуществлении, то есть в выборе возможностей, собственного бытия. Так, выявляющее способность к удержанию в единстве определение экзистенции, полагаемое в качестве всегда только возможного будущего, относится не к отдельным модусам бытия Dasein, но ко всему существованию в целом. Dasein «никогда не определен по определению»[22] - так что его определенность, как задача, строго говоря, ему не принадлежит – до этой определенности никак не добраться[23], что указывает на момент удержания небытия в собственном бытии Dasein, стало быть – раскрывает «неснимаемую» проблематичность собственного бытия для Dasein, которая никогда не может быть разрешена окончательно[24].

Итак, Dasein, помещаемый собственным конститутивным устройством в план бесконечной «нехватки», предписывает себе активный модус отношения к собственному бытию, то есть как к задаче (экзистирование). Подобно пауку, источающему из себя собственную паутину, Dasein, расположенный на вечно ускользающей линии присутствия, сплетает собственную способность быть: такое умение Dasein быть, которое основывается на выбираемых им самим, возможностях, говоря по-хайдеггеровски, «присутствие есть всегда то, что оно умеет быть и как оно есть своя возможность»[25]. То есть экзистирование одновременно предполагает собственные возможности как предмет активности Dasein и бесперебойное осуществление их в действенном разворачивании; таким образом, Dasein непрерывно находится в связи с самим собой[26]. «Сущность» этой связи означает, что присутствие всегда живет в подвешанности, не расплатившись с остаточным долгом. Поскольку Dasein сущностно есть как задолженность, оно не перестает предвосхищать себя в потенциальности бытия, в возможности, чем задается тождество бытия как «предмета» экзистирования и актуального осуществления последнего. По сути, Хайдеггер через неисполненность Dasein подчеркивает тот момент, на котором выстраивал Бахтин собственное определение самости: хотя единственность места в бытии самости всегда уже задана (для Бахтина: невоспроизводимость временно-пространственных координат единичного существования), необходимо на протяжении всей конкретной развертки существования подтверждать это место, то есть, как бы сказал Хайдеггер: самость есть как заботливая, и единственным предметом актуальной заботы самости является бытие, которым оно есть.

Через экзистирование в заботе Хайдеггер определяет Dasein как место локации избытка бытия[27]. Если понимание исключительной задачи Dasein как осуществление собственных возможностей есть онтическое определение Dasein, то оно имеет онтологический статус[28] (относится к самому бытию), что означает, что в собственном бытии Dasein раскрывает себя как неотмеяемое трансцендирование в пространстве онтико-онтологической дифференции; распутывание клубка существования Dasein всякий раз зависит от пункта отправления Dasein, и этот пункт отправления является онтико-онтологической дифференцией – лакуной, производящей собственные возможности Dasein, в качестве задающих форму «единой простоты судьбы» несводимым, разрозненным фрагментам онтического присутствия. Причем сама эта черта выступает априорным условием возможности для повседневного бытия Dasein. Так, Dasein никогда не является «тем, что есть» (как вещи), но всегда является своими собственными возможностями (самими dynamis-ами бытия), которые оно набрасывает перед самим собой и преодолевает их, то есть всегда является тем, чего нет: «В философии принято считать, что трансцендентное – это предметы, вещи. Однако изначально трансцендентное, то есть то, что трансцендирует, - это не вещи в отношении к присутствию: трансцендентное в строгом смысле – это само присутствие»[29].

«Присутствие экзистирует фактично»[30]: подоплекой существования Dasein является его фактичность: фактичность, прежде всего, обнаруживает неизбежную двойственность судьбы Dasein, неустранимую расколотость его существования в план онтического и онтологического, выражаясь точнее, фактичность – это силовой центр схождения этих планов: «еще–не–бытие» как бесконечная задача предполагает «уже–бытие» Dasein как сущего, которому поручена эта задача. Хайдеггер показывает, что фактичностью наделяется Dasein при исходном радикальном отсутствии телоса смысла факта собственного существования, то есть как заброшенность. Факт отсутствия телоса существования не является выпадающим случаем из хорошо известного принципа «определение есть отрицание», поскольку при всегда актуальной вовлеченности в ситуацию однозначной незаданности для Dasein возможно бесконечно перебирать уже выявленные помимо него возможности, отвергая их как неподлинные. Сокрытие смысла «откуда и куда» ясно подметил Ж.–П. Сартр: «Понятие «заброшенности» … удостоверяет, что бога нет и отсюда необходимо сделать выводы»[31]. То есть фактичность – это непроходимое немотствование, и если можно сказать о предмете немотствования, то фактичность – это немотствование относительно смысла факта существования Dasein. (вспоминаются слова М. Чорана: «Есть только одно великое «да», обращенное к существованию. Произносить его можно по-разному… Но как его произносить, никто не знает»). Существование в неотменяемо открытой перспективе экзистирования поэтому может экспонировать себя только в качестве «наброска», исходящего из исключительно собственного, одинокого истолкования заброшенности: «Практический логос, с помощью которого я нахожу или теряю путь в сумятице сталкивающихся резонов, задевающих и ранящих меня в моем бытии в момент совершения выбора, не дан мне как наличие … и как единственная истина».[32] Неверифицируемое пространство отношения к собственной фактичности и собственному проектированию определяет характер экзистирования Dasein - универсальной структурой экзистирования является выбор собственных возможностей: Dasein не имеет ни достоверных оснований для решения своей бытийной задачи, ни предпосланного заранее вечного телоса, который следует реализовать, таким образом, для Dasein возможно только «беспримерно»[33] экспериментировать с теми или иными вариантами собственного существования, не подпадая под перечень всегда уже присутствующих разметок-«миронаправленностей» существования. Сущностным выбором Dasein является выбор между возможностями быть подлинно и неподлинно, который эксплицирован Хайдеггером как выбор быть самим собой или не самим собой[34]: «Если существование выбрало себя, то тем самым оно выбрало себя, и сам выбор. Выбрать же выбор означает быть решительным… Такое выбирание и такая решительность и есть выбор ответственности, какую существование здесь принимает на себя самого, чтобы всякое действование мое было моим, чтобы с каждым своим действием я возлагал на себя ответственность за него».[35] То есть смысл определения Dasein проступает только там, где присутствие, свидетельствуя о себе, отвечает «Вот я», «Вот я сам»[36]; выражаясь по-бахтински, неалиби в бытии самости не исключает неинкарнируемую случайную жизнь, жизнь на молчаливой основе собственного алиби в бытии; момент подтвержденности, раскрытости собственного не-алиби в бытии является предельным выбором собственной возможности, который одновременно был бы способен на ревизию-исключение всякой инаковости, задающей определение самости. В качестве иллюстрации здесь можно привести пример о том, за что собственно оказываются караемы богами греческие герои: за пресловутую попытку избежать предзаданной богами необходимой судьбы в намерении, подпитываемом hybris-ом, дать выражение случаям, концентрически собирающим их единственное место в бытии, – принадлежащую исключительно им судьбу, которая учреждает себя как распад божественного предопределения.