Чем тогда становится новый опыт мышления «истиннопроисходящего»? На что обречена всякая история, согласно Хайдеггеру?

Хайдеггер эксплицирует истиннопроисходящее как про-изведение, сферу-медиум выхода сокрытого, принимая во внимание греческое обоснование конституции опыта в качестве fusiV.

В целостном проекте Хайдеггера невозможно обнаружить единого определения природы. В «Бытии и времени» природа и история эксплицируются из разных оснований, но позже Хайдеггер откроет тождество между fusiV. и бытийнопроисходящим. В «Бытии и времени» вопрос о природе в ее природности возникает как периферийный отблеск аналитики подручного, которая определяет природу как «только внутримировое сущее, к которому Dasein приходит в собственном бытии–в–мире»[92]; иными словами – природа не утверждается в качестве бытия сущего[93]. Природа в экзистенциальной аналитике Dasein есть как условие, которое одновременно делает возможным гипостазирование сущего в качестве подручного (=природа как субстрат) и задает продуктивные пределы оподрученности мира, ведь если Dasein «держит» свой собственный мир, исходя из целостности отсылок, конституирующей бытие подручных вещей, которая в конечном счете всегда укажет на учредителя этого мира, то встреча с природной вещью, с необходимостью оборачивается для Dasein указанием для выявления его способности к конкретному осуществлению заботящегося орудывания, под которое еще не успело попасть данная природная вещь. То есть сталкиваясь с просто наличным, Dasein по контрасту открывает собственную способность к конкретной заботе; таким образом – природа есть только «ограниченность бытия как возможного внутримирового сущего»[94].

Иное определение природы Хайдеггер разрабатывает в работе «О сущности истины» в ее совместном открытии с истиной как свободой. Свобода оставляет сущее в том, что оно есть как себя подающее. Свобода есть экзистенция в несокрытости от бытия. С ней начинается «историческое экзистирование» человека. «Впервые там, где сущее само себе подает в несокрытость и хранится, впервые там, где хранится вопрос о сущем как целом начинается история»[95]. Подобная экспликация истории показывает, что начало истории учреждается, прежде всего, как исходная несокрытость сущего в целом, что отменяет положение «Бытия и времени», ограничивающее истинно происходящее областью мировой истории. В открытии Целого как избытка, продуцирующего все возможные способы раскрытия, Хайдеггер фиксирует его отличие от природы и истории: оно полагается как особая избыточная «область», которая способна дать начало природе и истории исключительно в качестве способов сказывания о ней. Целое как вечно ускользающий предел является бесконечным ресурсом для переопределения границ раскрытия: природа и история в императивном порядке принуждены, выражая Целое, быть сориентированы на отыскание новых способов выражения; но необходимо отметить, что эта ситуация амбивалентна: нарастающая мощь новых способов выражения ведет лишь к отдалению от организующего их предела, то есть обрекает их на бесконечность дальнейшего поиска его выражения. Таким образом, ясно, почему, несмотря на проводимую абсолютизацию укорененности бытийной истории, эта история узнается Хайдеггером как история Запада и метафизики, являющихся в собственном пределе инстанциями-выразителями сущего как Целого.

Несмотря на прозрачность данной экспликации, все же остается один вопрос: «как можно мыслить историю, когда решение об определенности природы и истории еще неизвестно; когда сам Хайдеггер, показывая природу и историю как исходно неразличенное тождество, выражающее Целое, избегает их «конкретных» определений?». Подчиняясь хайдеггеровской мысли, отметим, что в таком случае, различие природы и истории, в котором природа является как изначально неисторическое, несущественно, потому что для Хайдеггера единственно существенным оказывается осуществить показ бытия в происхождении из сущего как целого, которое открывается в раннем мышление греков как fusiV, но не как история в исторически определенном смысле: «Природа» для греков, что и воспринял Гельдерлин, становится словом для обозначения того, что не только выше всего «элементарного» и всего человеческого, но даже и выше богов… «Природа» становится словом, означающим «бытие», поскольку оно раньше всякого сущего, как ленное право получающего от него то, что это сущее есть; и под «Бытие» попадают также еще и все боги, коль скоро они суть, а также как они суть».[96] Почему именно fusiV избирается Хайдеггером как «преимущественный и наиболее близкий» способ показа бытия, как способ, по сути, не отличающий себя от собственного референта? Хайдеггер покажет, что fusiV, представляющий собой выход на свет, изначально обусловлен обскурацией собственного основания, тем самым (и только поэтому) бесконечно рассыпаемая им множественность событий необходимым образом хранит собственную подоплеку от разрушающей явности.

В этой перспективе понятен длительный роман хайдеггеровской мысли с поэзией Гельдерлина.

Истолковывая гельдерлиновское наследие,[97] Хайдеггер показывает, что изначальное понятие природы как fusiV, задействованное Гельдерлином[98], не означало сущее в отличие от другого сущего и не означало способа бытия определенного сущего, но просто свет бытия. Сущее как целое Хайдеггер отличает от природы, чтобы удержать в изначальности «сокрытую истину», которая затем дает себе выражение через природную область. Этот момент, явно отсылающий к Ницше, определившего волю к власти как потаенный источник маскирующих его уже определенных сил, раскрывает дифференцируемую природу как заброшенность исходно неразличимого. Как замечает М Гетце: «Природа для Гельдерлина есть в целом истинное присутствие, в камнях, деревьях, птицах, водах, но также в судьбе народа и богах. Она есть в гельдерлиновском слове «удивительно настоящее», в хайдеггеровском переводе – бытие, которое не есть сущее. Природа есть во всем, присутствие и настоящее и равно – грядущее. Она есть бытие и будущее бытия. Все есть природа как «однажды»: она единственна в двойном смысле – в смысле прошедших эпох и грядущего, и так, что уже грядущее из бывшего присутствия приходит. Она не может износиться. Все как первое и все как последнее есть природа в изначальном начале, и она остается или даже вечна. Она есть также святость и всетворение»[99]. Согласно Хайдеггеру, для мышления «истиннопроисходящего» необходима индифферентность природы как бытия от природного и исторического сущего, способных только в качестве мерцающих намеков, всегда недостаточных ссылок, которые в онтическом плане являются бесконечными рядами расходящихся событий и существ, указать на вброшенный в них вечно ускользающий исток: «… это самораскрытие принадлежит к пред–почтительной любви бытия, то есть к тому в чем оно утверждает свое существо. И это существо бытия есть – раскрывать себя, восходить, про–ис–ходить в несокрытое - fusiV. Лишь то, что по существу своему рас–крывает и должно раскрывать, может любить скрывать себя»[100] - открытый генезис происходящего предполагает одномоментное оборачивание-запрос к собственному происхождению.