На формационной теории основана трактовка важнейшего понятия монографии – сталинизма. Российская историография о сталинизме уже имеет традицию[27], подготовлены ее обзоры[28]. В главе I будет максимально полно раскрыта гипотеза автора о сталинизме как идеологии мелкобуржуазного коммунизма индустриального времени[29], разновидности цивилизационного подхода к познанию действительности. По своей сущности идеология сталинизма не имеет ничего общего с марксизмом, о чем не раз писали И.М. Клямкин, А.Н. Мерцалов, П.В. Волобуев, Н.Н. Маслов, Ю.С. Борисов, О.Р. Лацис, а порождена совокупностью универсальных тенденций – в том числе индустриализацией – первой половины ХХ века, преломившихся в отсталом российском обществе, в котором субъективный фактор играл и играет значительную роль. Большое методологическое значение имеет идея Клямкина о необходимости проводить научный анализ генезиса и функционирования «реального социализма» «как анализ идеи революционного социализма в ее соприкосновении с конкретной социокультурной средой»[30]. В практике построения новой литературы руководители государства объективно опирались на философский идеализм и распространенный в то время бихевиоризм, искренне веря, что действуют в рамках материалистической теории, что построение новой экономики заложило материальные факторы социалистического развития в духовной сфере. В монографии будут рассмотрены и работы сторонников «тоталитарной» школы Х. Арендт, Т. Адорно, К.Фридриха и Зб. Бжезинского, Л. Шапиро, М. Кертиса[31]. Универсалистский взгляд на сталинизм требует использования данных зарубежных, советских и российских исследований по философии, социологии, индустриальной социологии, истории психологии, психологии искусства, литературоведению[32].

Методологические проблемы использования литературы как источника рассматриваются в упомянутой монографии Нечкиной, монографиях В.П. Михалева[33], К. Горанова[34], небольшой работе С. Полторака[35], в статьях и материалах, опубликованных журналом «Отечественная история»[36]. В 2004 году вышла коллективная монография, в которой описаны особенности всех источников, в том числе литературы и искусства[37].

Для решения исследовательских задач был произведен отбор более 50 произведений[38]. Это должна быть актуальная, социальная книга для детей, подростков, юношей и девушек 10-18 лет, автор которой ставил задачу реализовать постулаты советской идеологии, дать детям некоторую сумму знаний об окружающей их социально-политической действительности. Как правило, такие работы обсуждаются в издательствах, ЦК ВЛКСМ. В книге должны действовать ровесники читателей. Она имеет определенный общественный резонанс, переиздается. Ее идеи интерпретируются в сценариях для театральных постановок и фильмов.

Методика работы предусматривает сопоставление текстов художественных произведений с архивными и газетными материалами. Это документы из РГАЛИ, РГАСПИ; молодежного архива: РГАСПИ. ФМ; ГАРФа, РГАНИ[39]. К ним примыкают опубликованные документы[40]. Архивные документы позволяют рассмотреть проблему в 30-50-е годы по РСФСР, а по некоторым аспектам и по Украине, Армении. Задействована пионерская и партийно-комсомольская пресса: газеты «Пионерская правда» и «Комсомольская правда», журналы «Пионер» и «Юность». Интересным источником является журнал критики детской литературы ЦК ВЛКСМ «Детская литература», в котором размещены материалы всесоюзного совещания по проблемам детской литературы 1936 года. Сразу после войны журнал не возобновил работу. Компенсируя потерю, в начале 50-х годов сотрудники Дома детской книги и Детгиза подготовили несколько тематических сборников[41], а с середины десятилетия начали выпускать ежегодники «Вопросы детской литературы»[42]. В них публикуются выступления участников «Литературно-критических чтений».

В 1952-1954 гг. появились посвященные детской литературе диссертации педагогов и филологов[43]. Переход к «оттепели» не повлиял на догматическое мнение диссертантов о положении дел в детской литературе[44], но они были вынуждены что-то противопоставить осужденной партией «теории бесконфликтности».

Вышесказанное позволяет наметить систему важнейших понятий, через которые раскрывается содержание предлагаемой монографии: индустриальное советское общество[45]; политаризм[46]; капиталистические производственные отношения; холодная война[47]; идеология сталинизма – мелкобуржуазного коммунизма индустриального времени; детская литература социалистического реализма; официальная массовая литература – элемент массовой культуры; эффективность пропагандистского воздействия детской литературы; варианты социализации личности в СССР.

В апреле 2005 года несколько рецензентов из центра «Россия, СССР в истории ХХ века» Института российской истории РАН прочитали монографию, сделали замечания, за что я им благодарен. С некоторыми замечаниями и предложениями не соглашусь. Я не могу себе позволить изъять из монографии «всю философию», то есть характеристику методологии, общества и мое определение сталинизма. Читатель должен быть информирован об авторской методологии, содержании важнейших понятий. Выбор методологии был сделан сознательно на основе сопоставления эвристических возможностей формационной и цивилизационной парадигм, отражен в опубликованной работе[48] и в данной монографии. В используемых концепциях сконцентрирован научный опыт, который перепроверяется при объяснении новых фактов. Он имеет объективный характер. Например, понятие «личность», на которое опирается автор монографии, имеет общее в его трактовке «умным» материализмом и «умным» идеализмом: философы подчеркивают общественный характер ее происхождения и деятельности[49]. Это имеет решающее значение для разработки предмета монографии – отражение в сознании и поведении подростков и юношества общественных норм, которые несла им детская литература. Соответственно, автор не может пройти мимо характеристики государства, его идеологии, которые формируют различные типы личности, а также детскую литературу, свойственную именно этому периоду. Отсюда логично следует мое несогласие с оппонентами, которые отрицали наличие в СССР государственной эксплуатации – важнейшего фактора определенного типа социализации. Оппоненты пытались опереться на марксистскую теорию, заявляли, что если прибавочная стоимость направлялась не на роскошную жизнь номенклатуры, а на решение национальных, оборонных задач, то эксплуатации и не было. Подобную мысль высказывал Сталин: «Столь же странно теперь говорить о «необходимом» и «прибавочном» труде: как будто труд рабочих в наших условиях, отданный обществу на расширение производства, развитие образования, здравоохранения, на организацию обороны и т.д., не является столь же необходимым для рабочего класса, стоящего ныне у власти»[50]. Представляется, оппоненты перепутали сталинизм и марксизм. В марксистской теории понятие эксплуатации в первую очередь подразумевает, в противовес их аргументам, отчуждение трудящихся от собственности и власти, присвоение собственником средств производства прибавочного труда[51]. К настоящему времени написано достаточное количество работ, которые говорят, что рабочий класс не стоял в СССР у власти, ею распоряжалась узкая группа лиц во главе со Сталиным. Они преподносили себя выразителями интересов народа, но использовали карательный аппарат, ГУЛАГ, образование и искусство для подчинения граждан и уничтожения инакомыслия. У меня есть основания критически относиться и к утверждениям, что в период сталинизма не закладывались предпосылки будущего распада государства, а все дело-де в «бифуркациях» периода перестройки. «Бифуркации» тоже имели предпосылки, стали возможны в результате долгого процесса разложения общественного и государственного строя, характеризующегося социальной несправедливостью, эксплуатацией, неэффективностью экономики, и выхода всей системы из равновесного состояния. Чтобы вскрыть предпосылки, необходимо использовать системный подход к изучению общества. Предполагается, во-первых, показ взаимосвязи развития детской литературы с экономическими, внешне- и внутриполитическими событиями, с положением дел в образовании. Его состояние мгновенно сигнализирует о ситуации в обществе в целом; через образование проходила практически вся молодежь; детской литературой руководили из министерства просвещения. Во-вторых, системный подход обязывает исследователя применять различные методы работы: я не могу – как советовали критики – использовать только метод «от частных фактов к общему» – индукцию[52]. В третьих, уважая личный опыт оппонентов, которые жили в изучаемый период и не наблюдали отрицательного влияния системы образования на юношество, я, однако, предпочту действовать «академично»: буду опираться на анализ всей совокупности доступных мне фактов. Архивные материалы, используемые в монографии и не замеченные рецензентами, говорят о наличии нескольких образов жизни и типов сознания в среде молодых граждан. Среди них были и те, кто осознал недостатки. Наконец, у меня нет оснований следовать очередной моде и перестать считать А.И. Деникина и Николая II реакционерами. Думаю, они потерпели поражение именно потому, что были «слепыми щенками» (В.И. Ленин) в понимании общественных явлений, а в случае с Деникиным еще и пошли против своего народа при поддержке интервентов. Апологетические же книги о Николае II, написанные в последнее десятилетие, не только не предоставляют серьезных контраргументов, но, скрывая часть фактов и интерпретируя другую с позиций дворянской историографии[53], вынуждают думать в противоположном их содержанию духе.