Изменения в литературе отражали быстрый рост страны, развитие потребностей городских жителей, а также иллюзии номенклатуры и части жителей о советском будущем. Разумеется, подобные выводы можно делать с определенными поправками. В СССР было еще немало глухих углов, где жители годами не видели грузовика, не совершали путешествия на воздушном лайнере. Они только и могли мечтать о ковре самолете – как у Хоттабыча в первом издании. У них было традиционное – крестьянское – восприятие времени как смены обязательных природно-социальных циклов. Идеологическая бюрократия навязывала свое – линейное восприятие: скорое, в течение нескольких десятилетий, благосостояние и торжество коммунизма. Обеспеченная материально, распоряжающаяся государственной собственностью высшая бюрократия, решавшая задачи глобальной стратегии, формировала подобные иллюзии у сограждан для обеспечения своих экономических и политических целей. Грубокоммунистические идеи импонировали другой части населения – нищим и забитым людям, которые буквально выживали, были озабочены удовлетворением первичных материальных потребностей. Им было не до рефлексии о судьбах мира: конформисты, они ориентировались на ценности, которые предлагала номенклатура. Можно сказать, что номенклатура уже жила в другом измерении времени. Попытки чиновников навязать свое видение мира не подготовленным в материальном и духовном плане людям закономерно оборачивались насилием над социальными группами, а также поверхностным восприятием и примитивной интерпретацией пропагандируемых идей основной частью населения.

Важнейшим постулатом пропаганды о настоящем советского общества была констатация победы социалистических отношений в стране, невозможность возвращения к капиталистическим порядкам. Их локальное возрождение связывалось только с действиями отдельных несознательных граждан, зараженных буржуазной пропагандой. Если в первом издании книги изображен бывший частник Хапугин, которого Хоттабыч жестоко наказывает за жадность, спекуляции, то во втором Лагин по объективным причинам не может показать нэпмана: для детей 50-х годов это неактуально, а представители теневой «рыночной экономики» были вне закона. Лагин переключает внимание читателей на внешнеполитическую опасность: рисует образ заокеанского мистера Гарри Вандендаллеса, который олицетворяет Соединенные Штаты, этот источник зла, хаоса и растления – безошибочный ход после принятия «Плана антиамериканской пропаганды». Читатели газет без труда разобрались, что литературный Гарри воплотил, как тогда казалось руководителям и писателям, черты сразу четырех политиков США: президента Гарри Трумэна, председателя сенатского комитета по иностранным делам Артура Ванденберга, Аллена Уэлша и Джона Фостера Даллесов – будущих директора ЦРУ и госсекретаря США.

Пропагандистские удары были нанесены по болевым точкам Америки, о чем не раз сообщали советские СМИ: по росту детской преступности, расизму. «У вас имеются свои дети, они хотят стать бандитами, вот вы их и трепите по щекам сколько вам угодно. А мы не любим банкиров и бандитов. Понятно?», – гневно восклицает один из героев в ответ на фамильярность американца. Другой добавляет: «Почему у вас в Америке линчуют негров?» Ответ отрицательного героя построен согласно логике доведения до абсурда: «О! – воскликнул мистер Вандендаллес. – Вы есть молодой любитель политики! Это оучень хорошо! У нас в Америка полная свобода, каждый может делать, что ему интересно!». Пионеры возмущаются жадностью Вандендаллеса, американским стремлением завоевать весь мир, а Хоттабыч вышвыривает Гарри из страны. Далее следует предложение, сотканное из публицистики, вещавшей о втором этапе всеобщего кризиса капитализма, и фантазии автора: «Пять пароходов, шедших из Америки в Европу с оружием и яичным порошком, и три парохода, возвращающихся из Европы в Америку с награбленным по «плану Маршалла» ценным сырьем, отметили в своих судовых журналах встреченное в открытом океане странное существо, напоминавшее большого дельфина, но плевавшееся, как верблюд и время от времени завывавшее, словно издыхающая гиена».

Лагин значительно модернизировал «итальянские» приключения героев повести. Если в 1938 году Италия была представлена самостоятельным фашистским государством, которое тщетно стремится завоевать весь мир, то в 1952 году, и это соответствовало действительности, американским сателлитом. Волька, читатель «Пионерской правды», продемонстрировал умение ориентироваться в политическом пространстве, нарисованном пропагандистами: «Пролетел и скрылся за тем же холмом еще один самолет. И этот тоже имел на своем фюзеляже американскую белую звезду. – Одно из трех, - сказал Волька, - мы попали или в Грецию, или в Югославию, или в Италию». В отличие от первого издания итальянские трудящиеся представлены не просто безработными, но забастовщиками, противниками режима де Гаспери и присутствия американских военных – «крыс». Итальянские полицейские по-прежнему демонстрируют страсть ко взяткам, но больше не предъявляют Хоттабычу обвинение в неуплате налога на холостяков. Потому, видимо, что подобный налог был введен в СССР.

Столь же эмоционально Лагин реализует еще одно направление государственной пропаганды – поддержку борющихся за свою национальную независимость народов. В этом случае, правда, ему пришлось пойти на небольшой подлог. В 1952 году Индия была уже независимым государством (с 1947 г.), но ее, как и в 1938 году, пришлось изображать колонией, в которой Великобритания развивает работорговлю. Разумеется, литературные пионеры готовы были поднять там восстание как Спартак в Древнем Риме, если бы их еще немножко задержали в качестве рабов.

В занимательной форме автор пытается показать, что СССР является мировым лидером в вопросах социальной справедливости. В стране нет-де эксплуатации, элементов, которые способствовали бы возрождению капитализма, а значит, советские люди живут уже в совершенно иной социально-экономической формации, в социализме, в почти свершившемся будущем. Он умело пропагандирует постулаты идеологии, внушает недоверие к политическому руководству США, создает негативный образ правительства и истеблишмента этой страны в сознании детей. Выдерживая классовый подход, писатель с уважением и симпатией относится к трудящимся Италии, народам, которые борются за свою национальную независимость.

Второе издание «Старика Хоттабыча» свидетельствовало еще об одной тенденции: о стремлении руководства страны сузить мировоззренческие горизонты граждан для повышения эффективности пропаганды. Пропагандисты добивались «советского» отношения к негативным явлениям и государствам-противникам в случае вынужденного упоминания о них. Если в первом издании Хоттабыча приглашали путешествовать с цирком чуть ли не по всему миру, его приемник ловил радиостанции столиц зарубежных государств, то теперь все ограничено только пределами СССР. Такова была логика классовой и блоковой борьбы в мире. Внутренняя политика, черты которой были свойственны и либеральным государствам, была материальной основой для развития идеологии, выдаваемой за науку, согласно которой в мире существуют равноценные, практически не зависящие друг от друга, «цивилизации» или государства-лидеры, высокое назначение которых состоит в руководстве миром и демонстрации другим народам их будущего на примере своего настоящего. Агрессивное насилие над слабыми, которому предшествует эта шовинистическая по своей сущности пропаганда, во все времена вызывала отторжение у мыслящих людей разных национальностей.