Детская литература была составной частью советской, которую современные критики называют литературой соцреализма. Е. А. Добренко в статье «Соцреализм и мир детства»[10] высказывает отрицательное мнение о влиянии всего искусства, а значит, и детской литературы, в духе постмодернизма пытается доказать, что они не способствовали социализации личности[11]. Налицо игнорирование развития советского общества, литературы, абсолютизация их недостатков. Получается, что в СССР все дети и писатели на одно лицо, книги не имеют своеобразия, и даже «Тимур и его команда» Гайдара не учит тайной добродетели – взгляд пропагандиста, который разоблачает общество врага, переполненное земными пороками. С этой точки зрения не допускается мысль о том, что государства, которые советские пропагандисты называли врагами, могли быть реально или хотя бы потенциально опасны, что в иных обществах, кроме так называемых тоталитарных СССР и фашистской Германии, невозможна асоциальная пропаганда, внедряющая в общественное сознание образ врага и классовую ненависть, образы суперменов в сочетании с изощренным подавлением инакомыслия. «Оттого, что нас физически не принуждают, управление нашим поведением не становится менее действенным»[12], – говорил управленец и теоретик Дж. Гэлбрейт о западном опыте подобной работы. Добренко манипулирует бессодержательными для историка понятиями типа «зрелая любовь к Богу». Можно предположить, что речь идет о любви к ближнему, как к самому себе, соблюдении заповедей, о страхе божьем в душе[13]; о категорическом императиве И. Канта. Если да, то необходимо отметить, что подобный подход к делу воспитания в светской – т. н. «коммунистической» – форме проповедовали руководители образования сталинского периода. Метод был раскритикован еще К. Марксом и Ф. Энгельсом на примере творчества Канта: за безотносительную к историческим обстоятельствам, а потому абстрактную любовь к людям, «добрую волю»[14] в процессе воспитания: «Эта добрая воля Канта вполне соответствует бессилию, придавленности и убожеству немецких бюргеров». Некоторые современные «неокантианцы» – бывшие теоретики советской педагогики – очень обижены на классиков марксизма за эту мысль[15]. Ничего общего с действительностью не имеет утверждение, что и в сталинской, и в гитлеровской политических моделях программой завершения истории стала социалистическая идея. Фашистская идеология, основанная на расизме и насилии, на практике не имела никакого отношения к социалистической идее, а с точки зрения марксизма, на котором спекулировал сталинизм, подлинная история человечества только и начинается со вступления в эпоху коммунизма. Абстрактный подход к историческим явлениям проявляется и в заявлении, что «реальный социализм в отдельно взятых странах» есть реакция первобытно-общинных, патриархальных и феодальных форм сознания на индивидуализацию и персонализм»[16]. Представляется, возникновение советского общества было ответом на ужасы капитализма начала ХХ века и неспособность правых сил – русской буржуазии – справиться с кризисом. Это был способ выживания отсталого, но стремившегося к прогрессу общества во враждебной среде, организуемой вокруг него буржуазными демократиями. Внешняя угроза оправдывала в глазах сталинского руководства любые методы для поддержания власти номенклатуры. Просветительская деятельность правительства классового индустриального государства шла в совокупности с созданием ложных форм сознания для манипулирования людьми, не отличаясь в этом отношении от методов их зарубежных противников. Диктатура порождала противоречия, которые вели к возникновению предпосылок для массовой религиозности, а детская литература, в соответствии со своим противоречивым характером прививавшая детям культ личности Сталина, способствовала их первым шагам на пути к «зрелой любви к Богу».

Для определения эффективности воздействия литературы на читателя в монографии используется конкретно-исторический, системный подход, основанный на философском материализме – теория формаций[17]. Современный ее вариант – глобально-стадиальную теорию всемирного развития – обосновывает Ю.И. Семенов. «История человечества есть единое целое, а общественно-экономические формации прежде всего являются стадиями развития этого единого целого, а не отдельных социоисторических организмов, - отмечает он. – Формации могут быть стадиями в развитии отдельных социоисторических организмов, а могут не быть ими. Но последнее ни в малейшей степени не мешает им быть стадиями эволюции человечества…когда человечество в лице группы передовых социоисторических организмов достигло капитализма, то все остальные магистральные стадии стали пройденными не только для этих, но в принципе и для всех прочих обществ, не исключая и первобытных»[18]. Возражение вызывает утверждение Семенова, что в России в 1917 году был ликвидирован «капитализм вообще». Капиталистические производственные отношения в рамках индустриального общества использовало государство, в результате чего революция августа 1991 года в СССР выглядит не как «контрреволюция», а развитие заложенных в 30-е годы ХХ века тенденций[19].

Различного рода постмодернистские концепции не способны дать методологию, которая приведет к углублению познания общества по сравнению с периодом холодной войны. Цивилизациологи открыто заявляют, что их подход «не может ориентироваться на идеал истинностного знания и универсальные научные категории», а только на «духовный опыт, интуитивное знание, эстетические и моральные суждения»[20]. Б.С. Ерасов составляет длинные списки претензий к формационной теории[21]. Подобная критика абстрактна: отсутствуют названия трудов, в которых формационный подход не был реализован в должной мере. Стоит учесть, во-первых, что научная критика требует конкретности, во-вторых, методологические позиции критиков, в-третьих, несоответствие формационному подходу работ, авторы которых считали себя марксистами. Из контекста видно, что бывшие советские профессора, прослушавшие в США лекции сторонников цивилизационного подхода, излагают претензии к таким же советским профессорам - «истматчикам». Однако никто из российских последователей «подхода» не пытался с исторических позиций опровергнуть формационную теорию критикой таких произведений, как «Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта», «Британское владычество в Индии», «Развитие капитализма в России». Попытка критики «Капитала» Карла Маркса одним из современных пропагандистов в разгар приватизации закончилась сочинением толстой листовки об отсутствии «эксплуатации труда» «в природе капиталистического уклада хозяйствования»[22]. Самому Ерасову пришлось констатировать, что сторонники цивилизационного подхода так и не выработали по научному четкое определение термина «цивилизация», критерии ее выделения. Соответственно, они не смогли определить количество цивилизаций и их периодизацию[23]. Пожалуй, имеет смысл подождать, пока «подход» превратится в научную теорию. Имеются и другие причины для сомнений. Если прав Д. Тош, заявивший, что «марксизм сегодня – единственный наследник концепции истории как прогресса»[24], то можно утверждать, что научный спор с цивилизациологами бессмыслен: под предлогом критики идеи «линейного прогресса» они отказались от идеи прогресса как таковой во имя «сладкого» для них капиталистического настоящего. Представители либеральной историографии, например М. Малиа (США), и сегодня боятся малейшего отступления от «тоталитарного синдрома», атакуют любого исследователя из своей среды, который посмел непредвзято подойти к изучению советского общества[25]. Российские либеральные неофиты с их бюрократической «интуицией» и суетливым желанием потрясти своей цивилизованностью Запад попадают в неловкие ситуации, объективно скатываясь к обскурантизму[26]. Всем своим поведением они доказывают ленинский вывод о том, что историческая наука и литература «партийны» хотя бы в самом широком – мировоззренческом – аспекте, но позиционируют себя как апостолов истины. Не будем же повторять ошибок оппонентов, определимся. Представляется, максимальное приближение к истине будет иметь историк, который придерживается системного подхода и сочувствует интересам широких народных масс в прошлом и в настоящем; не ставит своею задачей насаждение консерватизма и различных форм поповщины в интересах господствующих групп под видом «беспристрастного» академизма.