Окрепла материальная база литературы. Директор Детгиза К.Ф. Пискунов не скрывал радости: лично Сталин подписал документ, обязывающий строительные организации закончить в 1949 году отделку Дома детской книги. На заседаниях коллегии министерства и совещаниях подчеркивалось политическое значение литературы: «Через воздействие той литературы, которую издает наш Детгиз, проходит весь советский народ, во всяком случае, все новые и новые поколения советского народа». Пискунов иллюстрировал воспитательное воздействие ее образов при помощи выдержек из писем. «А ведь ты тоже обыкновенный человек, - писала ученица 10 класса Роза Ш., - ну и ты, значит, можешь быть таким же, как они».

Одновременно с большими трудностями столкнулся Фадеев. Призывы к писателям создавать социальную детскую литературу, полноценно изображать жизнь наталкивались на противодействие цензоров, которые не допускали разговора о социальных проблемах и отрицательных персонажах.

На XIII пленуме правления ССП в начале 1950 года Фадеев потребовал покончить с «приятельскими отношениями» и ликвидировать «вредные привычки», которые, с его точки зрения, были главной причиной недостатков в детской литературе. Симонов обвинил А.Л. Барто, Маршака, С.В. Михалкова в нежелании поддерживать молодых коллег, которые писали о труде детей и подростков на предприятиях. Симонов перегибал, пытаясь навязать писателям утилитарные задачи во время коррекции планов развития страны после создания НАТО. Коллеги были обязаны находить романтику внутри советской жизни, прежде всего в трудовой деятельности по выполнению пятилетнего плана – «невероятно романтического документа». В постановлении пленума были специально отмечены образцовые книги[67]. Симонова возмущал и тот факт, что в пьесах о школьной жизни индивидуалистом, оторвавшимся от коллектива, был талантливый ученик. По мнению заместителя секретаря, это не было характерно для советской действительности. В бой против Симонова ринулась М.П. Прилежаева. Ее возмутила идея, что школьные повести «имеют тенденцию ограничивать мир ребенка миром школы». Но главный удар заместителю Фадеева нанес министр просвещения. Он обратился на имя секретарей ЦК ВКП (б) М.А. Суслова и Г.М. Маленкова с докладной запиской, в которой осудил руководство ССП за нежелание замечать в работе детской комиссии «вредных тенденций и нездоровой обстановки, напоминавших в известной мере явления, осужденные ЦК ВКП (б) в документах об антипатриотической группе театральных критиков»[68]. Используя «образ врага»[69] и утверждение о монополизме руководителей комиссии, министр добился, чтобы партийные работники опровергли высказывания Симонова о школьной повести. Борьба с «монополизмом» во всех сферах была государственной политикой. В середине 1950 года в кампанию включился Сталин. В статье по вопросам языкознания он обрушился на «непогрешимых руководителей» в науке, которые создали «аракчеевский режим», «стали самовольничать». Вождь потребовал преодолеть монополизм и придерживаться марксистских принципов. Он не учитывал, что для реализации намерений по марксистским критериям нужно было бы изменить весь экономический и государственный строй и заменить самого Сталина. Субъективизм номенклатуры заводил общество в тупик.

Важным фактором, способствующим развитию идеологизированной литературы, была эскалация холодной войны после начала Корейской войны и принятия директивы СНБ США № 68 в сентябре 1950 года. ЦК ВКП (б) пытался усилить влияние на детей в СССР и Восточной Европе. Ситуация в школах, в пионерской организации давала повод для беспокойства. «Правда» 11 мая 1951 года в статье «Детям – хорошие книги» раскритиковала ССП за невыполнение решений XIII пленума и потребовала поднять детскую литературу на новую высоту. У медали была вторая сторона. Запуганные писатели утрачивали творческую самостоятельность, критерии художественной оценки произведений. Прилежаева воспроизвела слова молодого писателя, который перед обсуждением книги впавшего в немилость Кассиля интересовался: «Какая дана установка разбирать книгу?». Фадеев не сдержался, перебил: «Установка дана на правду!»[70]. Но это было личное мнение.

Раздел шесть: «Детское искусство в плену нищеты, стереотипов и «бесконфликтности». Тяжелая ситуация в искусстве была следствием нищеты страны, кризиса политики и идеологии. В 16 крупнейших городах СССР в 121 библиотеке среди 707 тыс. книг насчитывалось 13 тыс. книг о В.И. Ленине и И.В. Сталине, что составляло только 1,8% книжного фонда[71]. Один-два экземпляра книги «Тимур и его команда» находились в 34% библиотек Костромской области, «Четвертая высота» Ильиной в 12,7%, «Как закалялась сталь» в 20% школ. Все 1520 школ Пензенской области не имели «Как закалялась сталь» Н.А. Островского. У пионеров возникали проблемы при изучении литературы и подготовке пионерских сборов[72].

Идеология не отражала действительность и ее развертывание во времени. Из произведений исключались конфликты, которые могли бы бросить тень на строй. Литература переставала быть искусством: теряла эстетическую составляющую, связь с жизнью, что стали замечать подростки. Догматически настроенное руководство не могло даже подумать о кризисе идеологии. Однако, чувствуя неблагополучие, руководители занялись следствием – положением дел в искусстве.

Литература была основой киноискусства. 11 октября 1950 года комиссии по кинодраматургии и по детской литературе ССП констатировали, что все киностудии выпускали в год не более 1-2 детских фильмов. Писатели скептически оценивали перспективы. Михалков вспомнил съемки фильмов «Красный галстук» и «У них есть родина» («Я хочу домой») по его произведениям: крупные мастера не снимают детские фильмы, а работники главкинопроката, недовольные малыми сборами, с неохотой берут их. Детские кинотеатры он сравнил с «забегаловками»[73]. А. Эрштрем поделился выводами из изучения опыта американской киноиндустрии. Для него оказалось неожиданным, что в США снимают до 10 сериальных фильмов в год для детей, хотя коммерческого успеха они не имеют. В его выступлении впервые прозвучал термин «программирование». «Правда, - комментировал докладчик, - это программирование не с нашей точки зрения, но оно сводится к тому, чтобы сообщить детям какой-то запас знаний о действительности, которая их окружает. В основном это пропаганда тех же империалистических разлагающих идей»[74]. Докладчик ставил задачу начать программирование «по-своему».

Работники ЦК ВЛКСМ осуждали так называемую формалистическую занимательность. В условиях регламентации творчества детская повесть превратилась в часть массовой культуры, стала добычей любителей легких денег. Они штамповали образы «отвратительно прелестных мальчиков» (Горький). До бессмысленного перечисления пионерских дел детьми одного из лагерей, деревни доходили писатели, которые не могли противостоять напору редакторов или не обладали чувством меры. В качестве примера приводили повесть В. С. Ананяна из Армении «На берегу Севана». Автор попытался проиллюстрировать все призывы комсомола: путешествовать по краю, изучать его историю и природу, помогать колхозам выполнять сталинский план преобразования природы, бороться с пережитками капитализма в сознании граждан, формировать патриотизм. Обвинение авторов в схематичности и надуманности стало инструментом нейтрализации и тех произведений, в которых отразились негативные черты общества.