Официальная точка зрения на причины недостатков сводилась к незнанию жизни и недостаточному уровню мастерства деятелей культуры[75]. Однако среди скульпторов нашлись бесстрашные правдолюбцы. «У нас и стройки коммунистические, и методы и принципы работы коммунистические везде, а в МОССХ царит у нас полный НЭП. Я хочу сказать, что у нас чисто капиталистический принцип работы, хочу сказать просто, не закрывая на это глаза», - заявил скульптор Ковнер на московском собрании художников[76]. Мастера нанимали молодых и эксплуатировали за часть гонорара. На рынке рабочей силы была конкуренция: в стране сложилось перепроизводство кадров, государство не могло обеспечить их жильем и мастерскими. Все это называлось «ненормальностями» в трудовых взаимоотношениях и условиях[77]. Чиновники - начетчики, уверенные в отсутствии в СССР условий для воспроизводства капитализма, не называли вещи своими именами.

Раздел семь «Совещания по детской литературе на высшем уровне» посвящен подготовке и проведению конкурирующими ведомствами – ЦК ВЛКСМ и ССП с одной стороны, Министерством просвещения и Академией педагогических наук с другой – совещаний по развитию литературы. Докладчики должны были осветить вопросы, которые не раз поднимались на всех уровнях. В период между совещаниями ведомств наметился поворот, который можно было бы определить как «сталинская оттепель». В феврале 1952 года Сталин на заседании политбюро «неожиданно» обнаружил, что редакторы, критики отрицают наличие в СССР «злых людей», «зла», корыстолюбия, эгоизма, узости мысли, бюрократизма. В программной статье «Преодолеть отставание драматургии» в начале марта драматурги были обвинены в «лакировке жизни», неумении противостоять мнению, «будто отрицательное явление на сцене непременно выглядит как искажение нашей действительности». Для обозначения позиции неких литературных «головотяпов» возник термин «теория бесконфликтности».

Руководство искало новые способы активизации трудовой активности населения, пыталось прорвать экономическую блокаду, проводимую США. Меры экономического и политического характера привели к определенному оживлению духовной жизни общества. «Бесконфликтность» искусства начала противоречить сталинскому тезису о «борьбе старого и нового» как двигателе развития общества.

Эволюция взглядов руководства страны сказалась на обсуждении проблем детской литературы. Это заметно по двум докладам Дубровиной, сделанным на сессии АПН и совещании ССП с разницей в два с половиной месяца. В начале февраля 1952 года Людмила Васильевна лишь мельком отметила, что писатели не должны закрывать глаза на отрицательные стороны жизни, но обязаны освещать их «правильно». В апреле же зам. министра самым тщательным образом очертила круг нерешенных проблем, которыми должны были совместно со школой заниматься детские писатели. Среди них были факты мещанства в детской среде, социальной несправедливости, «второгодничество в школах», нарушения дисциплины, «неблагополучие в семьях – не типичное для нашей действительности», религиозные влияния. Задача писателей – научить детей правильно разбираться в жизненных явлениях и бороться с недостатками.

Новое слово сказала исследовательница Л.Ф. Кон: заявила о биологическом подходе к социальным явлениям, о редукционизме как методе писателей и критиков. Она обрушилась на теорию «подражания», в рамках которой ребенок представал «существом, лишенном сознания, лишенном чувств, лишенном умения критически подходить к чему бы то ни было»[78]. Представители комитета по делам искусств были озабочены ростом количества «сказочных» произведений о действительности. В свете установок руководства страны докладчики высмеивали критика Т.Д. Корнейчика. Воплощая в жизнь предыдущий курс партии, Корнейчик дошел до абсурда, заявив об отсутствии в СССР шаек хулиганов наподобие Мишки Квакина из «Тимура и его команды».

Критика отдельных, четко обозначенных сторон жизни советского общества не затрагивала фундаментальных ценностей номенклатуры: формы собственности, монополии чиновников на власть, сущности государственного патриотизма, курса на «коммунизм», приоритета государственного начала перед личным. Задействуя субъективный фактор, политбюро пыталось обеспечить развитие страны.

Раздел восемь: «Подростки и молодежь между художественной и объективной реальностью». Субъективный метод ограничивал благотворное воздействие литературы на детей и подростков, закладывал мину замедленного действия в их сознание. Ученик 10 класса из Талдома иронично отозвался о работе «Золотая медаль»: «Во всех случаях у Донченко зло получает сразу же достойный жестокий отпор и осуждение. Отрицательные герои сдаются, бегут. Хорошие люди ликуют. Просто все как по маслу расписано! Только посмотришь, вздохнешь, да позавидуешь!»[79]. Разбуженные литературой благородные чувства сталкивались с реалиями, которые пыталась скрыть номенклатура и писатели.

Восприятие литературы во многом зависело от социального бытия молодого человека. Одно восприятие было у пятнадцатилетней восьмиклассницы Ноны Б. из Ульяновска. Нона – отличница, член комитета комсомола школы, за хорошую учебу и активную общественную работу была премирована, в 1948 году побывала в Москве и в пионерском лагере Артек. Ее мечта – поступить на физико-математический факультет МГУ. Ко всем прочим удовольствиям Нона получила книгу «Великое противостояние» с автографом автора. Ее фантазия, опирающаяся на науку и знание тенденции в технике, активно работало, девушка была преисполнена патриотических чувств и уверена в лучшем будущем как своей страны, так и своем лично[80]. Нона считала себя типичной школьницей, что было несколько опрометчиво хотя бы потому, что не каждая школьница умеет сочетать отличную учебу с общественной работой. Время сомнений для девушки еще не наступило. Она твердой походкой шла к исполнению своей мечты и видела в книге Кассиля и самом факте общения с ним подтверждение своего оптимистического жизненного настроя. Совсем другое восприятие литературы и жизни было у 20-летней Жени Никифоровой из Чарджоу Туркменской ССР. В ее опыт уже входило сиротство, работа во время войны в подростковом возрасте токарем на заводе, скучная работа в конторе фабрики после войны. Она же мечтала о подвигах и приключениях. Поводом к написанию письма послужило знакомство с «Великим противостоянием». «Прочитав Вашу книгу, невольно приходится вспоминать о происшедшем, о своей неудавшейся учебе, которую я любила, и у меня были способности к учению, - пишет Женя в марте 1949 года. – Мое желание было учиться и выучиться на учителя географии и истории древнего мира. Но моя мечта не сбылась, и я это считаю самой большой своей неудачей». Однако в ее мотивах было не только стремление вызвать сочувствие. Удивление, смешанное с замешательством, вызвало поведение подруги, которое не укладывалось в сформированные тяжелой трудовой жизнью и подкрепленные произведением Кассиля ценности. «Скажите мне, дорогой писатель, правильно ли думает моя подруга, – интересовалась девушка. – Она очень богатая, ей навысылали из Германии во время войны всего, и ей не разрешает мать дружить с бедными девочками. Она с 1931 года. Скажите, правильно ли она так делает, а она ведь тоже комсомолка, и притом хорошая. Я думаю, что неправильно. Потому что ей все нажили родители, а ей лично не осталось наживать, а только гулять. А я бы так жить бы не хотела. Мне хочется наживать все своим честным трудом»[81]. Налицо была пока еще не осмысленная, представшая как единичный факт, классовая дифференциация. Утешение в литературе находили больные дети, а также скромная вдова с военного времени с двумя детьми: «Литература и музыка всегда были нашими верными спутниками и друзьями-утешителями в трудные минуты жизни…Так мы и живем 13 лет втроем, скромно и дружно»[82].