Таким образом вмешательство иностранных государств во внутренний вооруженный конфликт способно интернационализировать последний и повлекла за собой применение (пусть даже теоретическое) всего права войны. Однако не всегда это происходит просто Так, один германский суд вынес включение о недостаточности вмешательства Германии в войну в Испании где сражался «Легион Кондор», для того чтобы счесть Германию стороной в конфликте «В любом случае германская поддержка не была в числе основных факторов, приведших к развязыванию граждански войны Напротив, еще в октябре 1936г. германский рейх продолжал рассматривать националистов как мятежников ( .) Принимая в расчет эти факты, невозможно считать Германию стороной в гражданской войне в Испании».

Рассмотрим теперь афганский конфликт Последний, без всякого сомнения, был международным вооруженным конфликтом, хотя бы потому, что СССР оккупировал военными средствами часть территории Афганистана, что, согласно статье 2, часть 2, общей для Женевских конвенций 1949 г, влечет за собой применение всей совокупности положений этих Конвенций, а также, среди прочих последствий, является основанием для действий МККК в данном конфликте. Тем не менее когда МККК предлагал свои услуги СССР, последний переадресовывал предложения МККК афганским властям, которые их отклоняли, «указывая, что ситуация в их стране не подпадает под действие Женевских конвенций»[56].

Независимо от этих превратностей применения in concrete права вооруженных конфликтов, по-прежнему актуален фундаментальный теоретический вопрос становится ли такая интернационализация всего внутреннего вооруженного конфликта «объективно» обязательной для сторон, скажем, в силу наличия определенных фактических условий, или же она зависит от согласия сторон.

Некоторые авторы неявно склоняются к первому варианту решения этой альтернативы, считая, что, достигая определенного уровня, вмешательство извне придает международный характер всему внутреннему конфликту[57]. По их мнению, массированное иностранное вмешательство — подобно царю Мидасу, который превращал в золото все, к чему он прикасался, — автоматически интернационализирует все составляющие конфликта. Однако препятствием для принятия этого тезиса является то, что он не был кодифицирован в договорном плане и закреплен в юриспруденции. Зато есть примеры того, что Международный суд проводил четкое различие между конфликтом, в котором противостоят вмешивающееся иностранное государство и национальное правительство, с одной стороны, и конфликтом между мятежниками и национальным правительством — с другой. Что касается практики, о которой говорилось выше, каждый такой случай, конечно, представляет собой прецедент, однако позволительно задать вопрос, не отражает ли эта практика, скорее, произвольное отступление от нормы, меру ex gratia властей, которые соглашаются применить в одном конкретном случае всю совокупность положений Женевских конвенций, а не opimojuns, то есть «убежденность, что эта практик является обязательной ввиду существования правовой нормы».

И все же тезис об «объективной» и обязательной интернационализации внутреннего вооруженною конфликта сопровождающегося многочисленными иностранными вмешательствами нам кажется приемлемым в силу простых логических соображении. Начиная с того момента, когда иностранное вмешательство достигает определенного уровня оказывая решающее влияние на продолжение конфликта[58] например, в случае посылки войск и предоставления военного снаряжения, различие, про водимое между народным конфликтом и внутренним конфликтом, становится искусственным. И тот, и другой составляют не более чем две стороны одной и той же реальности. При таких условиях утверждать обратное — «непристойно» и «бесчестно» как говорил П. Мертенс по поводу воины в Биафре[59].

Действительно, если одна из сторон, участвующих во внутреннем вооруженном конфликте, способна продолжать борьбу исключительно благодаря помощи извне, происходит своего рода слияние этой стороны (неважно, правительство ли это или мятежники) и помогающего ей иностранного государства, что является основанием для придания международного характера отношениям между этой стороной и ее противником на национальном уровне.

Противоположное решение, то есть проведение различия между немеждународным вооруженным конфликтом и международным вооруженным конфликтом, привело бы к абсурдным последствиям. Как это убедительно продемонстрировали на примере афганского конфликта В.М. Рейзмэн и Дж. Силк, такой подход означал бы, что ситуация, когда одно государство оккупирует другое государство, ставит там марионеточное правительство и предоставляет последнему всю необходимую военную помощь, превращает в немеждународный вооруженный конфликт борьбу, которую население оккупированного государства ведет против марионеточного правительства, являющегося всего лишь инструментом в руках вмешивающегося государства[60].

Кроме того, юридическое разграничение привело бы к тому, что одно и то же действие оказалось бы то разрешенным, то запрещенным в зависимости от того, имеет ли оно место в конфликтных отношениях между противниками, не принадлежащими к одному государству, или между противниками на национальном уровне. Например, комбатант имел бы право на статус военнопленного, будучи взят в плен вмешивающимся государством, и не получал бы такого статуса при захвате противником, принадлежащим тому же государству, что и он, и т.д.

Таким образом, как мы это видели, логика разграничения конфликта на международный и немеждународный приводит к абсолютно алогичным результатам.

В случае афганского конфликта Генеральная Ассамблея ООН неоднократно требовала «от сторон находящихся в конфликте, неукоснительного применения принципов и норм международного гуманитарного права» (резолюция 41/158, 4 декабря 1986 г (89, в том числе Бельгия, 24-36) § 10, резолюция 42/135, 7 декабря 1987 г. (94, в том числе Бельгия, 22—31) §10), не проводя различия между законным правительством, мятежниками и вмешивающимися сторонами. В 1989 г., после вывода советских войск, Генеральная Ассамблея повторила свой призыв — более того, она потребовала «от всех сторон, участвующих в конфликте, соблюдения» не только «Женевских конвенций 1949 г.», но и «Дополнительных протоколов 1977 г.», хотя Афганистан и не является участником данных Протоколов, кроме того, вызывает вопросы употребление множественного числа (резолюция 44/161, 15 декабря 1989 г, §6, консенсус, резолюция 45/174, § 5,18 декабря 1990 г, консенсус) если конфликт — международный, применяется Дополнительный протокол I, если же конфликт — внутренний, тогда — Протокол II.

Однако, может быть, Генеральная Ассамблея придерживается, как и Международный суд, «дуалистического» видения вооруженного конфликта, в котором имеет место иностранное вмешательство, и рассматривает афганский конфликт одновременно как внутренний и международный в зависимости от качества противостоящих сторон? Жаль, если это так. Мы уже видели, почему.

Резюмируя, можно сказать, что принцип разграничения конфликта теоретически приемлем, но трудно реализуем на практике и может иногда стать источником несообразностей. Поэтому мы склоняемся к тезису общей интернационализации конфликта при наличии иностранного вмешательства.