До возникновения состояния войны восставшие полностью подчиняются внутреннему правопорядку, а следовательно, действующим уголовным законам во всей их строгости, в том числе чрезвычайному режиму как следствию возможного установления правительством осадного положения.

В настоящее время институт признания состояния войны вышел из употребления: по сравнению с прошлым его польза в юридическом плане стала менее очевидной, так как немеждународные вооруженные конфликты в любом случае подпадают под действие минимальных норм права вооруженных конфликтов и норм, относящихся к правам личности в политическом же плане государства относятся к нему резко отрицательно, видя в нем препятствие к осуще­ствлению ими функций подавления и своего рода узаконение восстания на международном уровне. На практике в современной истории нельзя обнаружить ни одного примера явно выраженного признания состояния войны. Последний по времени случай относится к англо-бурской войне (1899—1902 гг.)[32] и ограничивается конфликт­ными отношениями между Оранжевым свободным государством, Южно-Африканской Республикой (Трансваалем) и Великобританией, обладавшей по отношению к ним верховной властью. Отметим в то же время, что с британской стороны признание состояния войны не распространялось на мятежных буров, проживавших в колониальных провинциях Капской и Наталь[33]. С тех пор встречаются исключительно толкования доктриной тех или иных позиций государств или правительств, которые приравниваются к формам неявного признания состояния войны[34].

Таким образом, приравнивание немеждународного вооруженного конфликта к вооруженному международному конфликту посредством признания состояния войны выглядит в настоящее время как в высшей степени теоретическая возможность.

в) вооруженный конфликт — внутренний, но имеет место вмешательство одного или нескольких иностранных государств. Представим себе такой гипотетический случай: на территории того или иного государства разворачивается внутренний вооруженный конфликт между правительственными силами и повстанцами или между организованными вооруженными группами. Если одно или несколько третьих государств вмешиваются в этот конфликт в, интересах одной или обеих сторон, приведет ли это вмешательство к интернационализации конфликта? На практике этот вопрос порождает два других вопроса:

— Какова должна быть степень вмешательства, чтобы имел место международный конфликт между вмешивающимся государством и стороной, против которой направлено это вмешательство;

— Придает ли иностранное вмешательство международный характер всему конфликту или только конфликтным отношениям между вмешивающимся третьим государством и стороной, против которой направлено его вмешательство?

Прежде чем определять пороговый уровень, начиная с которого иностранное вмешательство может интернационализировать конфликт, следует определить, что понимается под вмешательством. В различных резолюциях Генеральная Ассамблея Организации Объединенных Наций с большей или меньшей точностью определила понятие незаконного вмешательства[35]. Однако вопрос, который нас в данном "Случае занимает, касается законности вмешательства не в большей степени, чем применение права вооруженных конфликтов затрагивает законность применения силы.

В то же время из определения этого понятия, данного правом дружественных отношений следует, что вмешательство, как и агрессия[36], всегда — акт государства, группы государств и, следовательно, может быть даже актом международной организации. Теперь нам остаётся определить, начиная с какого момента вмешательство – законное или нет — одного либо нескольких третьих государств в тот или иной внутренний вооруженный конфликт придаёт последнему международный характер. Обязательно ли вмешательство должно проявляться в посылке войск? Может ли считаться достаточным всего лишь присутствие/иностранных военных советников? Как быть, если речь идет о наемниках или иностранных добровольцах? Что, наконец, происходит, если оказывается чисто финансовая или материальная помощь военным снаряжением, в области тылового обеспечения, сырьем и т. д.? Рассмотрим отдельно эти четыре ситуации.

Если третье государство вмешивается в конфликт, направляя войска для действий в интересах одной из сторон, конфликтное отношение между силами третьего государства и силами стороны, против которой направлено вмешательство, без всякого сомнения, носит международный характер. Противостоящие вооруженные силы принадлежат разным государствам, а то, что вмешивающееся третье государство не признает в своем противнике представителя государства, где происходит вмешательство, не имеет никакого значения.

Конвенции по международному гуманитарному праву не подчиняют свое применение формальному взаимному признанию воюющими государствами друг друга в ткачестве. Единственный важный вопрос, подлежащий проверке для применения конвенций, — являются ли государства, находящиеся в конфликте, участниками с конвенций. Кстати говоря, некоторые положения Женевских конвенций четко определяют, что их применение не ставится под вопрос тем, что покровительствуемые лица, принадлежащие к одной из сторон, находящихся в конфликте, оказались бы во власти «правительства или власти не признанных» этой стороной. Остается не приложенным объективный факт, что силы вмешивающегося государства сражаются против сил, принадлежащих другому государству, независимо от того, какие власти осуществляют руководство вторыми: законное правительство или властные структуры, созданные повстанцами.

Резолюции Генеральной Ассамблеи ООН запрещают вмешательство во внутренние дела государства, не проводя различия между вмешательством в пользу прави­тельства или части населения: и правительство, и население, по определению, являются составными элементами государства, и международное право не отдает предпочтения ни тому, ни другому в случае гражданской войны[37]. Таким образом, логично наделить и того, и другого равным правом претендовать на то, чтобы представлять государство[38]. В этих условиях третье государство, вмешивающееся в конфликт на стороне существующего правительства против повстанческой стороны, противостоит, следовательно, другому государству. Между ними конфликт носит международный характер.

Очевидно, ситуация будет такой же в случае вмешательства третьего государства на стороне повстанцев против законного правительства.

Что происходит, когда участие третьего государства выражается только в присутствии иностранных военных советников или технических экспертов в лагере одной из сторон, находящихся в конфликте. Для того чтобы это присутствие могло быть интерпретировано как выражение участия третьего государства в конфликте, должны быть соблюдены два условия:

1° нужно, чтобы эти советники или эксперты непосредственно участвовали в военных действиях, хотя бы консультируя одну из сторон по вопросам выбора ею тех или иных стратегических или технических решений;

2° нужно, чтобы эти советники или эксперты представляли иностранное государство и действовали в этом качестве при стороне, которой они оказывают помощь. Другими словами, они должны осуществлять частицу imperium своего государства происхождения. Согласно выводу Комиссии международного права, сфор­мулированному в Проекте статей об ответственности государств, действие иностранного органа может быть приписано государству его происхождения, если этот орган «продолжает действовать в качестве члена аппарата пославшего его государства и под его эгидой, а между ним и аппаратом государства-получателя не возникает никакой реальной функциональной связи»