Это второе условие реализуется редко; чаще всего эти эксперты или советника откомандировываются соответствующим государством в распоряжение другого государства в рамках программы технического содействия, так что они действуют либо как частные лица[39], либо, при необходимости, как представители государства, получающего содействие в той мере, в какой они действуют в данном случае «в рамках осуществления прерогатив государственной власти страны, в распоряжении которой они находятся»[40]. И в том, и в другом случае конфликт, естественно, остается внутренним.

Таким образом, только если эти советники или эксперты участвуют в конфликте, подчиняясь исключительно государству происхождения, конфликт может принять международный характер между этим государством и силами противной стороны, то есть силами, против которых сражается сторона, получающая содействие от этих советников или экспертов.

Нередко вмешательство третьего государства выражается либо в посылке наемников или добровольцев для действий в интересах одной из сторон, находящихся в конфликте, либо просто в том, что оно допускает выезд этих лиц для помощи одной из сторон. Порождает ли это международный конфликт между государством, ответственным за выезд таких лиц, и государством, куда добровольцы направляются сражаться?

Практика, довольно разнородная, не дает сколько-нибудь убедительного ответа на этот вопрос. В такого рода случаях МККК обычно воздерживался от квалификации ситуации между вмешивающимся государством и государством, где имеет место конфликт, ограничиваясь требованием исключительно к противоборствующим сто­ронам соблюдать либо общую статью 3, либо все положения Женевских конвенций в случае, если конфликт отмечен масштабными вмешательствами, иными, чем простое участие иностранных добровольцев.

В недавних конфликтах неоднократно случалось так, что Совет Безопасности требовал от сторон соблюдения международного гуманитарного права, но не уточнял, идет ли речь о праве, применяемом в международных или немеждународных вооруженных конфликтах. Ничего им не было сказано и о праве, применимом к отношениям между вмешивающимся государством и государством, на территории которого происходит вмешательство. И все же, если иностранные добровольцы, участвующие в конфликте, действуют как представители dе facto государства, из которого они прибыли, что особенно хорошо видно в случае массового вмешательства, было бы логичным заключить, что, как и в случае технических советников, находящихся в исключительном подчинении государства происхождения, конфликт становится международным между этим государством и группировкой, против которой данные добровольцы сражаются в другом государстве.

Так, Комиссия международного права поведение «добровольцев», посланных в соседние страны», или же «действия лиц, которым поручено выполнение некоторых заданий на иностранной территории», относит на счет государства, в интересах которого они действуют. Конфликтное отношение между этими лицами и стороной, против которой они сражаются в другом государстве становится отношением между двумя государствами которые соответственно представляют те и другие. Конфликт следовательно носит международный характер.

Что происходит, когда вмешательство третьего государства ограничивается существенной материальной помощью одной из сторон находящихся в конфликте? В деле Никарагуа против США (1986 г) Международный суд сделал недвусмысленное заключение о существовании международного вооруженного конфликта между, этими двумя государствами, хотя на стороне «контрас» и не сражались войска США, Международный суд несомненно, основывался в первую очередь на действиях США против Никарагуа, таких, например, как минирование никарагуанских портов. Так - что, исходя из этого, трудно сформулировать вывод относительно того, может ли вмешательство в форме предоставления фондов и военного снаряжения быть достаточным для интернационализации конфликта между вмешивающейся стороной и стороной, против которой направлено вмешательство.

Отметим, что, согласно статье 3 (истолкованной а contrano) резолюции «О принципе невмешательства в гражданские войны», которую Институт международного права принял 14 августа 1975 г, факт предоставления одной из сторон, находящихся в конфликте, «технической или экономической помощи», «способной оказать существенное влияние на исход гражданской войны», является незаконным вмешательством[41]. Хотя критерий «существенного влияния» или влияния решающего и относится к Jus contra bellum, нельзя ли использовать его в качестве критерия интернационализации конфликта как признак существования резкого противостояния, пусть даже и не непосредственного, между третьим государством и противной стороной.

Однако это рассуждение не согласуется с практикой большинство гражданских войн сопряжено с вмешательством извне, в частности в форме предоставления финансовых средств и военного снаряжения, однако невозможно найти хотя бы один пример того, что только из-за этой формы вмешательства международное сообщество признало бы тот или иной конфликт международным.

На самом деле международный вооруженный конфликт, по определению, порождается применением вооруженной силы одним государством против другого.

Хотя право дружественных отношений и не дает четкого определения понятия применения силы, целый ряд факторов указывает на то, что сила не включает в себя применение мер экономического характера. Вспомним, прежде всего, отклонение Конференцией в Сан-Франциско в 1945 году известной бразильской поправки к проекту статьи 2, пункт 4, Устава ООН, предусматривавшей включение в понятие силы «угрозы прибегнуть к экономическим мерам и их применения»[42].

Затем, во время работы над Декларацией о дружественных отношениях, позиции стран «третьего мира» и социалистического блока, которые настаивали на включении в понятие силы экономического, политического и военного давления, столкнулась с решимостью западных государств ограничить понятие вооруженной силой. Из-за этого разногласия понятие не было определено[43], однако характерно, что экономическое и политическое давление упоминалось исключительно в контексте вмешательства. Это аргумент в пользу того что сила, как и прежде, ограничена классическим понятием вооруженной силы.

Правда это определение «силы» непосредственно затрачивает только jus contfa helium но в той мере, в какой именно несоблюдение jus contra bellum обусловливает применение jus in hello, отсюда можно сделать вывод, что только прямое применение вооруженной силы одним государством против другого может быть квалифицировано как международный вооруженный конфликт. Таким образом, было бы чрезмерным считать при нынешнем состоянии международной практики, что невооруженное вмешательство в немеждународный вооруженный конфликт решение было бы предпочтительней, так как в юридическом плане оно способно обеспечить более эффективную защиту жертв конфликта.

Если только отношение прямого вооруженного противостояния между силами вмешивающегося государства и силами противной стороны государства, где имеет место вмешательство, соответствует характеру международного вооруженного конфликта, остается определить, в какой мере это международное отношение способно интернационализировать весь конфликт.