Итак, события в Испании 1930-1933гг. показали невозможность разрешения социальных противоречий методами парламентской буржуазной демократии. Ни один из общественных классов не был согласен с проводимым курсом, Следовательно, вопрос мог быть разрешен лишь установлением жесткой диктатуры одного из классов. Революционной или контрреволюционной. Которая и должна была осуществить модернизацию страны. В данный момент буржуазия еще надеялась осуществить эту диктатуру мягким, парламентским путем, но, по крайней мере, крупный капитал, поддерживаемый помещичьими и церковными кругами, был готов при необходимости, применить силу. Он отлично понимал, что на другом фланге находились трудящиеся классы, которых также не устраивала политика республики, и которые практически открыто готовились к революции. Именно для ее подавления (вспомним слова Хиль Роблеса) реакция была готова раздавить и республику.

Рабочий класс уже потерял доверие к республике и видел перспективу лишь в собственной революции. Угроза фашизма, неспособность левых республиканцев предотвратить торжество реакции, окончательно убедили их в этом так же, как до этого убедила их неспособность довести до конца буржуазно-демократические преобразования (что было, в конечном итоге, лишь следствием переплетения экономических интересов буржуазии, помещиков, церкви и армейской верхушки). Впрочем, в этот момент первое стало неотделимым от второго: без подавления реакции проведение преобразований и их защита оказались невозможными. Все рабочие организации признали, по крайней мере, формально, необходимость свержения капитала. Следующий период будет посвящен попыткам их объединения для выполнения этой задачи. Попытки воскрешения старых иллюзий будут предприняты потом.

Вот какой итог апрельской республике подвели авторы капитального исследования испанской истории : “Ее социальные законы были приняты, но не выполнены. Оппозиционные политические силы получили легальный статус, но в большинстве своем так и не смогли включиться в конструктивную политическую жизнь. Политика республики в отношении церкви была самоубийственна и абсурдна. Она допустила, в частности, поджоги церквей и монастырей в 1931г. – событие, которое долго не могли забыть ни жертвы, ни исполнители…”. Каким образом должна была республика не “допустить поджоги церквей и монастырей”? Асанья, который решил, что жизнь одного республиканца важней всех церквей Испании, был явно левее этих “советских лерруситстов”, мнивших себя “наследниками Октября”.

Но дело не в этом. Более или менее подробно описав непримиримые классовые противоречия Испании начала 30-х годов, эти “марксисты” не нашли ничего лучшего, чем посетовать на то, что республиканцы не смогли должным образом полавировать, дабы угодить всем классам сразу. Само собой разумеется, были отмечены и большие заслуги в деле становления испанской демократии Асаньи и его сторонников.

Что разделяло коммунистов?

Итак, что же разделяло позиции трех течений испанского коммунизма?

Не могли троцкисты и члены Рабоче-крестьянского блока забыть и катастрофические последствия политики Коминтерна предыдущих лет. Ультралевая риторика не привела к забвению откровенно правый курс середины 20-х годов. Тогда подчинение Китайской компартии Гоминдану не только привело к поражению революции 1925-1927гг., но и к физическому уничтожению значительной ее части. Именно это поражение привело к новому подъему левой оппозиции в СССР и жесткому подавлению ее сталинской бюрократией. Но еще хуже было то, что, несмотря на новый, “левый” курс, старый правый не был подвергнут критическому анализу, тем более осуждению. Он по-прежнему преподносился как образец образцового “применения марксизма” в определенной ситуации, а значит, в любой момент мог быть повторен. И будет повторен, да еще как!

Но и “левый” курс не внушал оптимизма. И не только в силу его сектантских черт. Ультралевизна, чаще всего проявлялась только на парламентском уровне. В том числе в Германии, где коммунисты не только не смогли обеспечить единый фронт борьбы с социал-демократическими рабочими, но и не предприняли сами чего-либо существенного для сопротивления установлению фашизма. Сдача без боя деморализовала рабочее движение больше, чем могло бы это сделать самое жестокое поражение в открытой борьбе. Создание разного рода “антифашистских комитетов”, включавших в себя представителей демократической интеллигенции и разного рода “друзей СССР”, не могло решить проблему в том направлении, в каком в Испании на какой-то момент согласились все: на пути пролетарской революции. Ни Блок, ни троцкисты не могли забыть этого совсем свежего и трагического опыта. Не ослабли, а, наоборот, ужесточились нападки сталинистов на коммунистическую оппозицию, которые дополнялись усилением репрессий против нее в СССР. Последнее не было, конечно, тайной для Блока или троцкистов.

В то же время имелась и немаловажная особенность в точке зрения КПИ, точнее, Коминтерна по поводу природы испанской революции. Точка зрения, которая смазана последующими сталинистским историками. Ее дает нам теоретическая статья в “Правде” от 10 мая 1931г.: “В Испании социалистическая революция не может быть непосредственной задачей дня. Ближайшей задачей является рабоче-крестьянская революция против помещиков и буржуазии”. Приводя эту цитату в статье “Испанская революция и угрожающие ей опасности. Руководство Коминтерна перед лицом испанских событий” Троцкий комментирует: “Что социалистическая революция не является в Испании “непосредственной задачей дня”, это бесспорно. Лучше и точнее было бы, однако, сказать, что вооруженное восстание с целью захвата власти пролетариатом не является в Испании “непосредственной задачей дня”. Почему? Потому что разрозненный авангард пролетариата еще не ведет за собой класса, а класс не ведет за собой угнетенных масс деревни. В этих условиях борьба за власть была бы авантюризмом. Но что означает в таком случае дополнительная фраза: “ближайшей задачей является рабоче-крестьянская революция против помещиков и буржуазии”? Значит между нынешним буржуазно-республиканским режимом и диктатурой пролетариата предстоит еще посередине особая “рабоче-крестьянская революция”? Причем оказывается, что эта особая, промежуточная, “рабоче-крестьянская” революция, в противоположность социалистической, является в Испании непосредственной задачей? Значит, в порядке сегодняшнего дня стоит все-таки новый переворот? Путем вооруженного восстания или иным путем? Чем именно рабоче-крестьянская революция “против помещиков и буржуазии” будет отличаться от пролетарской революции? Какая комбинация классовых сил будет лежать в ее основе? Какая партия будет руководить первой революцией в отличие от второй? В чем разница программ и методов этих двух революций? Тщетно стали бы мы искать ответов на эти вопросы”.1

Коминтерн пытался прикрыть путаницу в этом вопросе ссылкой на лозунг “диктатуры пролетариата и крестьянства” и “перерастанием” буржуазной революции в социалистическую. Да, указанный лозунг выдвигался большевиками в первую русскую революцию. Поэтому, когда в феврале-марте 1917г. восставшие рабочие и солдаты свергли монархию, многие старые большевики вновь выдвинули этот лозунг, не надеясь на установление диктатуры пролетариата на много лет вперед. Ленину пришлось приложить немало сил для того, чтобы убедить своих соратников, что насколько вообще возможно, лозунг “демократической диктатуры пролетариата и крестьянства” уже осуществлен. Никакой другой диктатуры, кроме диктатуры временного правительства уже не будет. Поскольку “демократическая диктатура” в тех условиях была диктатурой буржуазии, постольку она осуществилась. Сменить ее может только диктатура пролетариата, даже если ей после победы нужно будет доделывать буржуазные исторические задачи. Проследим это по цитатам Ленина.