Но природа революции в целом определяется ее социально-экономическим содержанием, теми производственными отношениями, которые устанавливаются в результате ее победы. Социалистическими они имели шанс стать лишь после победы мировой пролетарской революции. Впрочем, РПК, партия Каландарова, продолжает верить в “социализм в одной стране”.

Для разрешения проблемы, следовательно, необходимо прояснить вопрос: могла ли испанская буржуазия “довести до конца буржуазно-демократическую революцию”? Поскольку отрицательный ответ приписан моими оппонентами троцкизму, обратимся к мнению Д. Ибаррури. В своих воспоминаниях, говоря о политике республиканцев начала 30-х годов, она пишет: “Так исторический опыт испанского народа еще раз наглядно подтвердил, что буржуазия не способна довести до конца свою собственную демократическую революцию, и что последовательно осуществить ее может только рабочий класс”. О том, как подобное признание сочеталось с политикой НФ, который и предусматривал “доведение до конца буржуазно-демократической революции” без диктатуры пролетариата, мы увидим дальше, но сравнивая это признание с точкой зрения Каландарова, можно лишь воскликнуть: далеко же деградировала позиция идеологов ВКП(б) – КПСС за прошедшие десятилетия!

Обстановка после поражения апрельской республики

Рассмотрим обстановку, сложившуюся в Испании после поражения апрельской республики. Насколько показала себя буржуазия способной к осуществлению своих собственных буржуазных преобразований после установления республики?

Сами эти преобразования неизбежно включают в себя три момента: провозглашение (в виде декретов, законов и т.д.), реализацию (т.е. проведение в жизнь принятых законодательных актов) и защиту от посягательств контрреволюции.

Провозглашение демократических преобразований осуществлялось республиканской буржуазией непоследовательно и неравномерно. Неравномерно как с точки зрения времени и темпов, так и с точки зрения охвата всего комплекса социально-экономических проблем Испании. Наиболее плодотворные вспышки реформаторства происходили у республиканцев, прежде всего левых, после соответствующих подъемов массового движения трудящихся. В рассматриваемый период это был апрель-май 1931г. и август-сентябрь 1932г. В первом случае это было следствие массовых антимонархических выступлений 13-14 апреля, которые и привели к установлению республики, и событий, последовавших после стычки с монархистами 10 мая 1931г. в Мадриде. Во втором –подавление, при активном участии рабочих и их организаций, мятежа генерала Санхурхо. Факт сам по себе примечательный в свете ответа на вопрос: кому обязаны, в первую очередь, трудящиеся полученными реформами – революции, т.е. собственной борьбе, или республике, т.е. институту власти либеральной буржуазии? По мере того, как реформаторский пыл буржуазии будет остывать, этот факт получит еще более красноречивое выражение.

Неравномерность проявилась и в разном темпе и глубине реформ в различных направлениях общественной жизни. Наиболее радикально реформа была проведена в отношении церкви, но и здесь сохранение огромного количества монастырей, отказ от роспуска монашеских орденов, как и сохранение в их руках значительного количества финансовых средств, оставляло еще очень сильным и влиятельным этого злейшего врага трудящихся.

Весьма недостаточна была аграрная реформа – главная с точки зрения сохранения и развития республики. Умеренно радикальная по звучанию и весьма умеренная по сути, она многократно обесценивала свое значение многолетним сроком, предусмотренным для ее реализации. Реформа не ослабила экономической мощи испанских помещиков (а ее незначительное грядущее ослабление должно было растянуться на долгий срок), которую они не замедлили бросить против революции и республики. Но реформа не удовлетворила и крестьян своими смехотворными результатами – реализация была гораздо хуже, чем провозглашение. Устав ждать, крестьяне сами начинают делать попытки к силовому решению вопроса. Только с января по март 1933г. было зарегистрировано 311 случаев захватов поместий крестьянами. Подавление крестьянских выступлений вызывает озлобление крестьян против республики, а неспособность последней положить этим выступлениям конец – аналогичные чувства к ней со стороны землевладельцев.

Изменения в области рабочего законодательства лишь в малой степени облегчали жизнь рабочих, но зато изрядно портили нервы предпринимателям. Особенно на фоне растущей забастовочной борьбы, испытавшей в 1933г. значительный подъем. Так по официальным данным число забастовок выросло с 681 в 1932г. до 1127 в 1933г. При этом резко увеличились их массовость и продолжительность. Так число забастовщиков достигло 843 тыс. по сравнению с 269 тыс. в 1932г., а число потерянных рабочих дней составило 14441 тыс., тогда как в 1932г. 3589 тыс. При этом на одну забастовку в 1932г. приходилось 8252 потерянных рабочих дня, а в 1933г. уже 13806. Наступательный характер забастовочного движения сказался и на его результативности – лишь 13% стачек закончились поражением рабочих. При этом в 80% случаев забастовщики проигнорировали посреднические процедуры арбитражной системы, предусмотренные законом. “Грешили” не только анархисты, но и основная масса социалистов. Поднимает голову террор фашистов и анархистов.

Недовольство сначала церкви, затем землевладельцев, а по мере роста рабочего движения и буржуазии, сказывается на позициях, которые занимают буржуазные республиканцы на политическом поприще, и, прежде всего, в кортесах. Отряд за отрядом перемещаются они на правый фланг, полагая, что количество проведенных реформ достаточно, а потому главной задачей становится укрепление позиций и единства правящих классов перед лицом “чрезмерных” требований рабочих и крестьян, а не углубление преобразований в интересах последних. Сначала левореспубликанский корабль покинули вчерашние выходцы из либералов-монархистов – правые республиканцы, сторонники Алькала Самора и М. Мауры. Затем центристы Лерруса, которые после оказывали все усиливающееся давление на левых республиканцев, с целью подтолкнуть их к разрыву с ИСРП. Затем начался и сдвиг вправо среди части левых республиканцев: отказ от коалиции с ИСРП на муниципальных выборах весной 1933г. и краткий правительственный союз с либералами осенью наглядное тому подтверждение.

Выражая интересы мелкой и средней буржуазии и интеллигенции, Асанья и его сторонники постоянно колебались между угрозой реакции и революционного напора испанского пролетариата и крестьянства. Когда правые показывали свое стремление низвергнуть существующий порядок, они получали отпор со стороны трудящихся, и республиканцы, напуганные правой угрозой, сдвигались влево, пытаясь продвинуть реформы. Но, если указанный отпор шел еще как бы в поддержку республики и не слишком еще отпугивал республиканцев, то открытые рабочие и выступления, захваты земель, вооруженные восстания, возглавляемые анархистами, наполняли их страхом перед революцией и толкали вправо, где их уже ждал Леррус и компания. Классовая природа брала свое, шаг за шагом левые республиканцы замедляли ход реформ, проявляли нерешительность в деле их реализации, шли на политический компромисс с правыми, не стесняясь применять самые жестокие меры против революционных выступлений трудящихся. Особенно сильно подорвало авторитет правительства Асаньи кровавое подавление январского восстания 1933г. Доверие к нему со стороны трудящихся упало чрезвычайно. Что касается буржуазии и помещиков, то их не устраивали полумеры, им нужно было полное подавление движения. Я не говорю здесь чего-то нового и оригинального. Вот слова той же Д. Ибаррури по поводу руководителей апрельской республики: “По отношению к старым правящим кастам они проявляли терпимость, угодливость, мягкость; по отношению к трудящимся – суровость, жестокость, тупость. Снисходительность не обеспечила им поддержки правых сил. Зато жестокость лишила их поддержки народных масс”.