Существенные изменения происходят и в праве владения приданым дочери. Со второй половины XVI в приданое дочери становится собственностью ее мужа, от которого законодатель требовал только точного соблюдения процедуры оформления приданого жены на себя. Следовательно, жена лишалась права владеть собственностью и приобретать собственность на себя и своих детей. При заключении брака решался вопрос о приданом невесты, но не об имущественной обеспеченности жениха. Поэтому, заключив брак, муж становился собственником приданого жены и не зависел от своего отца, хотя и претендовал на отцовскую собственность, которую тот мог ему передать. Однако отец, имевший сына, сохранял за собою право отобрать собственность. Так, в указе 1677 года рассматривался конфликт между вдовой и двумя дочерьми и ее свекром[63]. Свекор захотел забрать свою вотчину назад, но ему было отказано, так как он отдал ее сыну «полюбовно, при жизни сына о повороте не просил .»[64]. Если бы сын был жив, отец мог забрать вотчину назад (не подлежит сомнению, что сын являлся совершеннолетним). Независимо от того, жил ли сын в разделе с отцом или нет, он при жизни отца не мог считать данную ему собственность своей. Дочь находилась в принципиально иной ситуации: она, выйдя замуж с приданым, считалась отделенной и потому отец не мог потребовать назад отданное ей имущество. Более того, она имела право совершать с отцом сделки различного рода: меняться поместьями и вотчинами, так же, как и. постороннее лицо[65] (в данном случае речь идет о мене поместьями между отцом w дочерью - вдовой и мене вотчинами, которые всегда происходили при участии их изначальной собственницы).

В XVIII в. положение дочери резко меняется к лучшему - она приобретает полные права на полученное приданое, к которому муж ее не имел никакого отношения. Сын же, лишившись приданого жены, не получал взамен гарантированного законом награждения от родителей. При жизни отца и матери сын, независимо от того, был ли он совершеннолетним, имел ли жену или нет, не располагал своей собственностью, полученной от родителей, коей он распоряжался бы самостоятельно. В 1730 году в Сенате разбиралось дело о проступках Лариона Линева[66]. Вина сына заключалась в том, что он при жизни отца заложил недвижимое имение, которое тот собирался дать ему по наследству. Отец за это лишил его недвижимости и отдал ее внуку. В результате, сын не получил от отца, по всей видимости, никакого вознаграждения. Похожая ситуация излагалась в челобитной князя Мещерского, просившего, императрицу отобрать у сына имение, которое он сам ему отдал[67]. Сын, по сути дела, был значительно ущемлен в, правах по сравнению с дочерью, у которой нельзя было отобрать приданое, даже если она вела себя не так, как хотелось родителям. Совершеннолетний сын находился под контролем родителей: независимо от того, был ли он отделен от отца (а право отделить сына принадлежало исключительно отцу и не регламентировалось законодательством), подвергался запретам, в частности, запрету делать карточные долги[68].

И, наконец, проблема ответственности, родителей и детей в случае совершения кем-то из них преступления, за которое полагалась конфискация имущества. В данном вопросе законодатель всегда руководствовался двумя соображениями: осталось ли после осужденного или умершего имущество и участвовали ли дети или родители в преступлении. Соборное Уложение требовало наказания родственников преступника, знавших о готовящемся преступлении: «Да будет сищется допряма, что они про измену . ведали, и их казнити мертию же, и вотчины и поместья их и животы взяти на государя»[69]. Если они не знали о преступлении, то освобождались от наказания и государь даже жаловал им на прожиток поместье[70]. Трудно сказать, насколько в действительности соблюдалась эта норма. Возможно, «на практике требование имущественной и личной неприкосновенности невиновных не выполнялось»[71].

Долги, оставшиеся после смерти отцов, дети, обязаны были платить, если умерший оставил после себя собственность[72]. Соборное Уложение не записало отдельной статьей право детей не платить по долгам отцов, когда они не получили имущества. Только в указе 1660 года было запрещено взыскивать долги с детей, «коим после отцов их пожитков не осталось»[73]. Новый указ воплощайся в жизнь с трудом. Подтверждение тому - разбор дела о злоупотреблениях в Астраханское магистрате, где жен и детей заключили под стражу по долгам мужей-отцов, хотя после них не осталось никакого имущества[74]. В результате разбирательства дела было установлено, что заключение под стражу неправомерно, и заключенные получили освобождение, а долги аннулировали. Когда правонарушение, за которое полагалась конфискация имущества, совершал сын, то родителям было легко доказать, что деревни и дворы являются их исключительной собственностью, потому что они при своей жизни не передавали собственность сыну в безраздельное пользование[75]. Нередкой была практика, когда должник, не желая уплачивать долг, переоформлял свое имущество на ближайших родственников: « .во избежании платежа долгов, перекрепляют имения и капиталы свои женам; детям, родственникам .»[76]. Такие сделки признавались незаконными: « .повелеваем праву сему поставить такия границы, дабы таковыя акты почиталися действительными те только, кои сделаны прежде числа данных ими векселей и обязательств»[77].

На протяжении всего изучаемого времени отношения между родителями и детьми строились на многовеко вом обычае, по которому родительская власть обладала безоговорочным первенством в сравнении с интересами детей. Патриархальный склад семьи корнями уходил в прошлое. Что-либо менять в данном устройстве семейных отношений было трудно. Патриархальные традиции семьи одобрялись церковью, считавшей непреложным законом подчинение детей родительской воле. Близкую к этому точку зрения провозглашало государство, также считавшее нецелесообразным вмешательство в семейные дела. Идеальное представление о том, что родители в любых поступках руководствуются самыми лучшими побуждениями, приводило к государственному и церковному поощрению неоправданной жестокости к детям, своеволия главы семьи. Не желая вмешиваться в семейные конфликты, в систему воспитания, государство почти не регулировало имущественные отношения между родителями и детьми. Более выгодным в этом вопросе было положение дочерей. При выдаче их замуж родители должны были дать им приданое, размер которого согласовывался с родственниками жениха. Ясно, что родители дочери вынуждены были идти на некоторые уступки ради замужества дочери. Правда, дочь, получившая приданое, всегда считалась отделенной и потому не могла претендовать на долю в наследстве; сыновья ни в каком возрасте не могли требовать от живых родителей выдела им какого-либо имущества, при открытии наследства всегда претендовали на свою долю. С введением обязательной службы с 1556 года можно было получить за нее поместный оклад, размер которого менялся в течение службы и в зависимости от знатности фамилии. Кроме того, до начала XVIII в. сыновья, заключив брак, владели, пользовались и распоряжались приданым жены. Однако в XVIII столетии приданое становится собственностью жены, что ухудшило положение сыновей по сравнению с XVII в. Таким образом, до получения наследства, которого можно было и не дождаться, сын находился в крайне неустойчивой обстановке. Наверное, поэтому с таким трудом воплощались в жизнь указы о полной самостоятельности жены в распоряжении своим имуществом. Ухудшение положения сыновей в XVIII столетии не было замечено ни одним историком права[78].