В Новом завете единственным основанием для развода признавалось прелюбодеяние. По Матфею, пришли к Христу фарисеи и спросили: « .по всякой ли причине позволительно человеку разводиться с женою своею?» (Мф. 19, 3) - па что получили ответ: « .кто разведется с женою сиею не за прелюбодеяние и женится на другой, тот прелюбодействует; и женившийся на разведенной прелюбодействует» (Мф. 19, 9)[202]. Даже на учеников Христа такой ответ произвел сильное впечатление: « .если такова обязанность человека к жене, то лучше не жениться» (Мф. 19, 10). Это заключение учеников Христа, на мой взгляд, явилось духовным оправданием для византийского законодательства, которое с самых ранних времен допускало развод по многим причинам. Отступления от христианского учения были вынужденными: реальность не соответствует идеальной форме супружества.

Итак, Кормчая книга являлась сборником законов, предусматривающих развод по многим основаниям. Отклонения от христианского учения коснулись и вопроса о положении жены в браке: так, по византийскому законодательству, преимуществом при разводе пользовались мужчины, что совсем не вытекало из христианских постулатов. Противоречивость Кормчей книги заключалась в том, что в постановлениях вселенских соборов соблюдалось равенство супругов в праве просить о разводе по причине прелюбодеяния[203], а в Правилах Василия Великого неравенство жен подчеркивалось: « .но соблудивший не отлучается от сожительства с женою своею, и жена должна Припяти мужа своего . но муж оскверненную жену изгоняет из своего дома. Причину сему дати не легко, но тако принято в обычаи»[204]. Канонизация и правил Василия Великого, и постановлений вселенских соборов порождала двусмысленность.

Русское право признавало прелюбодеяние законным поводом к разводу[205]. Ход разбирательств конкретных бракоразводных дел демонстрировал отношение церковного суда к разводу как таковому: русская церковь строже, чем каноническое право, смотрела на развод по причине прелюбодеяния, почему затягивала слушание дел и не торопилась выносить решения даже в доказанных случаях. Если рассматривать бракоразводную практику в целом, то следует отметить, что инициаторами разводов по прелюбодеянию были оба супруга; я не обнаружила дискриминации женщин, заложенной в правиле Василия Великого. Но все же большинство прошений о разводе по прелюбодеянию (имеется в виду из числа сохранившихся в архивах) подавалось мужьями[206]. Возникает сомнение в справедливости обвинений, предъявляемых женам. Просьбы мужей о позволении немедленно вступить в новый брак в текстах прошений заставляют думать, что развод с первой женой, обвиненной супругом в прелюбодеянии, нужен был для заключения нового брака[207]. Прошения о разводе подавали и жены - им удавалось добиться развода, хотя нередко прошения жен не удовлетворялись[208].

Видом прелюбодеяния было вступление в брак с обрученной с другим: «Жену, иному обрученную, берящий в брачное сожитие, при жизни еще обрученника, да подлежит вине прелюбодеяния»[209]. В России до начала XVIII в. обручение приравнивалось к венчанию, но в указах или грамотах патриархов я не обнаружила каких-либо упоминаний о применении этого канона. В XVIII в. обручение было отменено и норма Кормчей книги перестала действовать.

Согласно Кормчей книге, муж мог развестись с женой, если она, зная о готовящемся покушении на царя или о чем-либо могущем повредить интересам государства, не поставила в известность мужа: «Аще на царство совещевающих неких уведавши жена и своему мужу не повит»[210]. (В данном случае царство имело широкий смысл.) Соучастие в государственном преступлении влекло за собой уголовное наказание. Если оно выражалось в ссылке, то по русскому праву муж не должен был следовать за женой (возможно, эта норма права возникла под влиянием Кормчей книги), а если наказание выражалось в смертной казни, то развод не требовался, так как брак прекращался смертью. Не исключено, что жена не несла наказания за знание о готовящемся преступлении. Эта норма, на мой взгляд, не имела применения, потому что при доказательстве ее вины мужу пришлось бы приводить такие факты, которые скорее всего повлекли бы за собой уголовную ответственность жены. Сходное право развестись с мужем было у жены: «Аще на царство совещепает что, или сам муж, или некия сведы и не тавит цревп .»[211] (т. е. не сообщит государю). В России жена не получала свободы от брачных уз, ибо, когда ссылали мужа, разделяла его участь и даже могла быть приговорена вместе с мужем к смертной казни[212].

Еще одним поводом к разводу, как для мужа, так и для жены, было покушение или знание о покушении на жизнь другого: «Аще коим любо образом, или зелием, или иним чем жена на живот мужа своего совершает, или инех сие творящих сведущи, мужу своему не явит»[213]. Данный повод к разводу был повторен в русском праве: « .а буде . явится вина, яко умышление на живот . то таковаго разводить .»[214]. Покушение трудно было доказать при замкнутости семейных отношений, поэтому маловероятно, чтобы данное основание к разводу имело силу.

Другие три повода к разводу, записанные в Кормчей книге, можно объединить: « .аще со внешними мужи пьет в корчемнице илн.инде где или моется с ними в бане»; «аще не хотящему мужеви ея, вне дому своему нощь прилежит такму аще прилучится ей у родителей своих»; «аще выйдет на игрища, не хотящему мужу ея .»[215].

Отсутствие общественной жизни в России XVI—XVII вв. не вызывает сомнений; женщины редко где-либо появлялись, хотя ходили в церковь, стояли там в специально отведенном для них месте. А.Олеарий в своих воспоминаниях писал: «Из подозрительности их редко выпускают из дому, редко также разрешают ходить в церковь; впрочем среди простонародья все это соблюдают не очень точно»[216]. Корб считал 1 марта 1699 года историческим днем, так как это был первый пир с участием женщин, «которых не допускали доселе . на общественныя собрания и веселые пиршества .»[217]. При некоторой преувеличенности данной точки зрения я все же могу утверждать, что в корчемницу женщина, пожалуй, не пошла бы, да еще с посторонними людьми. В XVIII в. жизнь женщины приобрела более открытый характер, но не настолько, чтобы она пошла в корчму. Что касается игрищ, то в XVI и даже первой половине XVII вв. они были распространены и посещение их не могло породить развод[218]. Неблагожелательная оценка игрищ церковью понизила их значимость среди привилегированных классов; у крестьян игрища по-прежнему сохранялись, как одна из любимых форм увеселений, не вызывая осуждения, тем более развода.

Согласно Кормчей книге, если муж обвинял жену в прелюбодеянии, а потом не мог доказать ее вину, то жена имела право потребовать развод[219]. Указанная норма, на мой взгляд, в России не применялась, поскольку в бракоразводном процессе можно было доказать прелюбодеяние мужа и не получить развод. Что же говорить о том, когда обвинения оказались бы напрасными: церковный суд без всякого сомнения с радостью призвал бы супругов жить в мире и согласии.

Важной причиной для развода была неспособность одного из супругов к брачному сожитию. Кормчая книга устанавливала трехгодичный срок, после истечения коего ставился вопрос о расторжении брака[220]. В архивах я обнаружила лишь несколько дел такого рода, из которых только одно привело к расторжению брака[221].