Что касается определения степени родства и свойства между будущими супругами, то здесь священник также находился в затруднительном положении. Если речь шла о близком родстве или свойстве, то определить его для священника не представляло труда. Но между близкими, родственниками, и свойственниками браки, как правило, не заключались. Зато браки заключались между людьми, находящимися в более отдаленных, а значит, трудно установимых родственных связях. Здесь священник полностью полагался на свидетельства родственников жениха и невесты. Точно так же он полагался на них и. в вопросе о том, каким по счету являлся предстоящий брак, тем более что жених или невеста не всегда жили на территории прихода. Сохранилось «послание» Новгородского архиепископа Феодосия к Устюжскому духовенству от 1545 года, в котором отмечены типичные нарушения: венчание в родстве, свойстве, духовном родстве, четвертыми и пятыми браками[256]. Такие обличения, по-видимому, оставались гласом вопиющего в пустыне. И, наконец, священнику трудно было не венчать бигамические браки, так как он руководствовался сообщениями либо заинтересованных лиц, которые намеренно вводили его в заблуждение, либо посторонних людей, коих сведения нуждались в проверке и нередко были ошибочными.

Таким образом, священники приходов в большинстве случаев были вынуждены венчать незаконные браки и сами часто нарушали установленную процедуру заключения брака. Венчали тайно, венчали прихожан из чужого прихода и не проведя обыска; священники должны были отдавать отчет в том, что не предпринял» необходимых должных мер для удостоверения законности брака. В таких случаях они либо принуждались к совершению обряда венчания, либо, получая денежную и иную компенсацию, пренебрегали существовавшими правилами. Хотя, повторяю, сам факт проведения обыска, к сожалению, не гарантировал от ошибок. Справедливо полагая, что деятельность приходских священников нуждается в контроле, церковные власти установили надзор за их действиями. До 1551 года в роли контролеров выступали десятинники, которые не были впрямую связаны с церковью и часто занимались вымогательством денег у местных священников. Стоглавый собор ввел новые контрольные органы за деятельностью приходских священников: поповских старост (для города, и посада) и. десятских священников (для волостей и сел), которые, увы, продолжили «традицию» вымогать деньги[257]. До конца XVIII столетия они находились в подчинении епархиального управления.

Парадоксальность ситуации состояла в том, что не одни приходские священники нарушали, законопорядок, но и архиепископы, а также Синод своими действиями и отношением создавали благоприятную атмосферу для увеличения числа незаконных браков. Приходских священников легче понять: они избирались на должность жителями прихода и в значительной степени зависели от прихожан. Кроме того, будучи малограмотными людьми, могли не знать и не понимать всех тонкостей, тем более что рукописная, а затем и печатная Кормчая книга была трудна для восприятия из-за недоброкачественности перевода. Но архиепископы не могли позволить себе что-то не понимать в законе, а тем более члены Синода, которые по духовной должности являлись лучшими толкователями законов. По делу князя Михаила Друцкого-Соколинского об аннулировании брака архиепископ требовал признать брак недействительным, так как супруги находились, по его мнению, в четвертой степени родства, запрещенной Кормчей книгой, а сам князь доказывал Синоду, что у него с женой родство хоть и в четвертой степени, но трехродное, разрешенное Кормчей[258]. Мы видим, что князь был более осведомлен о нюансах определения степеней родства, чем архиепископ.

Синод, будучи высшей инстанцией по установлению законности брака, своей двойственной позицией давал надежду на снисхождение. Синод, всегда руководствуясь в решениях Кормчей книгой, применял в разных случаях разные каноны Кормчей и потому предсказать его решение было нельзя; появлялась надежда сохранить брак, избежать наказания. Нередко Синод решал вопрос посредством царского приказа. Например, вместо ссылки на Требник, в коем запрещался брак в кумовстве, Синод использовал пятьдесят третий канон шестого вселенского собора в Трулле, такой брак разрешавший (сам канон не попал в Требник)[259]. В другом случае брак в родстве был оставлен в силе из-за полученного от Константинопольского патриарха позволения[260], и аналогичное дело привело к аннулированию брака с ссылкою на седьмую главу закона Судного царя Константина[261]. В особо сложных ситуациях Синод стремился уйти от решения и, следовательно, не. высказывать свою точку зрения. В качестве иллюстрации посмотрим, как Синод рассматривал на протяжении двадцати лет сложное дело. В 1726 году в Синоде началось дело о тридцатишести смоленских шляхтичах, которые женились в запрещенных степенях родства и свойства в разные годы[262]. Уникальность дела заключалась в там, что лица, преступившие закон, находились в браке давно, имели от совместного супружества не только детей, но уже и внуков. Перед Синодом встала дилемма: либо, следуя букве закона, признать браки недействительными, либо, уступив голосу разума, оставить их в силе. Синод избрал половинчатое решение: не расторгая браки, он не признавал их действительными. Дело намеренно затягивалось в надежде на то, что часть людей умрет (так и произошло) и не надо будет ничего решать. Позиция церковных властен благоприятствовала увеличению числа незаконных браков.

Признание брака недействительным приводило к его ликвидации. Невиновной стороне разрешали новое супружество без каких-либо сложностей[263]. Это было записано в Воинском Артикуле: «А ежели супруг или хотя супруга к тому обмануты в супружество вступит с тем, кто уже женат, оный от всякого наказания уволен и в прежней чести и достоинстве содержан будет»[264]. А виновная сторона несла наказание: возвращение к законным женам и мужьям[265], ссылка в монастырь, телесные наказания w мужчине, и женщине, несмотря на то, что Синод не имел права назначать телесные наказания по делам своей компетенции[266]. Наказанию подвергали и помещиков: за соучастие в заключении противозаконного брака они обязаны были заплатить штраф, размер которого законодатель, впрочем, не определял[267]. Что касается приходских священников, то они всегда несли наказание за венчание недействительных браков: чаще всего их лишали священства[268].

В течение столетий основания для признания брака недействительным не менялись. Новые законоположения повторяли старые и призывали к строгому выполнению действующих правил.

В работе крупного историка русского церковного права А. С. Павлова есть утверждение, что наряду с вышепоказанными нарушениями, приводившими к признанию брака недействительным, были и другие: браки, совершенные «по насилию или в сумашествии одного или обоих брачущихся .»[269]. Автор, к сожалению, не указал, какой конкретно период истории он имел в виду, и поскольку исследование охватывает всю историю русского семейного права, то я вправе предположить, что данные поводы к признанию брака недействительным он распространял и на изучаемое мною время. Однако в источниках я не обнаружила каких-либо сведений на этот счет, за исключением одного архивного дела по прошению Михаила Чернышева разрешить ему новый брак, притом третий, из-за сумасшествия жены[270].