В силу всех этих причин Кабинет, как справедливо отмечал вслед за А.Н. Филипповым В.Н. Бондаренко, "возник первоначально в виде особого и неофициального секретариата Императрицы" и в первые годы своего существования "признавал за Сенатом активную роль верховного правления по всем делам, в том числе внутренним и финансовым, а за собой оставлял только контроль и общее руководительство". Однако изначальная неопределенность сферы компетенции Кабинета и одновременно его высокий статус в иерархической системе управления предопределили распространение его власти на разные области управления, вмешательство во все вопросы, непосредственное подчинение ему различных учреждений, посылку указов на места, минуя Сенат, а затем и предоставление ему права издавать указы от имени императрицы. В результате, естественно, возникала путаница в делах и элементы неразберихи в управлении государством. Причем сенаторы с готовностью перекладывали на Кабинет ответственность за любые, даже самые незначительные вопросы и последний (в особенности с 1738 г.) не раз вынужден был возвращать в Сенат дела, которые кабинет-министры находили для себя слишком мелкими[36].

Недовольство ростом влияния немецких фаворитов, затронувшее, очевидно, все слои бюрократической верхушки (в том числе и тех, кто стоял за восстановление самодержавия); перенесение центра тяжести в политической жизни на двор; опала Долгоруких с предчувствием дальнейшего ухудшения их участи; отстранение от власти виднейших деятелей трех последних царствований и основной массы представителей бюрократической верхушки — все это вызывало опасения каждого за свою собственную судьбу, заставляло блокироваться с целью противостоять этому.

Указанные обстоятельства наиболее ярко проявились в третьем периоде политической борьбы, занявшем весь остаток 1730 г. (примерно с середины июня по декабрь), когда разыгрался основной раунд борьбы между русской знатью и новым окружением императрицы.

По источникам он рисуется преимущественно как столкновение двух группировок при дворе, сердцевину которого составляла затянувшаяся интрига с целью свалить Остермана. Интрига развивалась как бы в два этапа, пришедшиеся в основном на 1) июнь — август и 2) вторую половину сентября — начало октября 1730 г.

Вероятно, главной мишенью интриги был не только Остерман, но немецкая группировка вообще. Уже на начало июня мы имеем сведения о сплочении русских вельмож и их готовности к каким-то действиям, направленным против нее в целом. Об этом свидетельствует известное письмо И. М. Волынского А. П. Волынскому от 7 июля 1730 г., впрочем, не особенно оптимистичное в оценке перспектив подобной борьбы: «О князе Алексее Михайловиче Черкасском здесь ничего не слышал и думаю, что неправда, токмо у них, у Семена Андреевича Салтыкова и у протчих россиян с немцами несогласно, токмо у Юсуповых с немцами мило имеет, а паче с Остерманом. Токмо они сильны Бироном, а всех немцев — двое Левольдов, да Остерман и Бирон, да еще курлянцев двое, и сверх того еще введены Остерманом из его служителей двое в пажы, и сколько нашим не думать, их не пересилить» [37].

Естественным центром консолидации антинемецкой группировки с началом нормальной работы центральных государственных органов после пасхальных и коронационных торжеств должен был стать Сенат. О центральной роли, сыгранной этим учреждением в интриге против Остермана, сообщали иностранные дипломаты в разгар первого ее этапа[38].

Остерман в течение всего 1730 года крайне редко посещал заседания Сената, и тем не менее около половины членов «сановной» группы постоянно присутствовали на заседаниях.

Можно предположить, что и медленность практического осуществления анализируемой далее департаментской реформы Сената тоже была каким-то образом связана с глухим сопротивлением его членов Остерману: фактически расписание дел и сенаторов по департаментам состоялось лишь 14 июля[39], и даже осенью, в период наибольшей интенсивности их работы, число общих заседаний Сената было несколько выше нормы.

На консолидацию русской знати, вероятно, оказало свое влияние и ухудшение участи Долгоруких, которые в первой половине июля были сосланы уже в Березов, а В. Л. Долгорукий — на Соловки; 16 и 17 июля Сенат слушал именные указы о конфискации их имений[40].

Интрига против Остермана проявилась для иностранных дипломатов именно в 20-х числах июля[41], сразу же после второго акта опалы Долгоруких. Дипломатические представители не передают всех обстоятельств интриги. Их интересовал лишь внешнеполитический аспект, а именно: использование в борьбе против Остермана представителями «старорусской партии» аргументов против предоставления вспомогательного корпуса Австрии, сторонником которого был Остерман.

Чрезмерное влияние Остермана действительно могло вызвать обострение его отношений с членами немецкой группировки. К этому могло добавиться и раздражение Бирона против него как инициатора планов решения проблемы престолонаследия. Наличие конфликта внутри немецкой группировки отметил Маньян, а Рондо под 24 июля отметил даже какую-то попытку Остермана пойти на сближение с русской партией[42].

Однако факты говорят о том, что эти явления преувеличены: наоборот, усиление единства русских вельмож вынудило «немцев» консолидироваться.

Уже 28 августа Маньян с сожалением отмечал, что влияние Остермана у императрицы снова растет[43]. Тем не менее партия русских вельмож не сложила оружия: после провала первой попытки ограничить влияние иноземных фаворитов начинается второй виток интриги против Остермана, в центре которой, по сообщениям иностранных дипломатов, так же, как и ранее, стояли А. М. Черкасский и П. И. Ягужинский.

Время с середины сентября по начало октября рисуется в их донесениях пиком ее успеха: почти одновременно в них появляются сведения о возможном создании Кабинета, но на сей раз направленного уже против Остермана[44]. По сообщению Маньяна, он должен был состоять из канцлера Головкина, гр. Остермана, двух фельдмаршалов — М. М. Голицына и В. В. Долгорукова; П. И. Ягужинского, А. М. Черкасского и Д. М. Голицына[45].

Ухудшению положения Остермана способствовала также болезнь глаз, не дававшая ему в эти две недели появляться ко двору. Сообщая о сильно поколебленном положении Остермана, Рондо уведомлял и о настроениях «всего старого российского дворянства», «с нетерпением ожидающего свержения фаворитов»[46].

Однако, в результате интриг два наиболее активные участника борьбы с Остерманом были задобрены и в значительной степени устранены от борьбы; остальные события также свидетельствовали об упрочении положения немецкой группировки. Но окончательным поражением партии русских вельмож в борьбе против немецкого окружения Анны Иоанновны была смерть фельдмаршала М. М. Голицына 10 декабря 1730 г., последовавшая после недельной болезни[47].

Победа немецкой группировки окончательно определилась. С этого времени перевес сил был на стороне немецкого окружения, тем более что произошло усиление немецкой группировки при дворе еще одним лицом — генералом Минихом, вызванным в январе из Петербурга. Миних безболезненно вошел в состав немецкой группировки, все члены которой в этот период наиболее тесно сблизились и примирились между собой. Своим приближением Миних, очевидно, был обязан Остерману: «Отец мой с давнего времени пользовался его дружбою и рекомендован от него новому обер-камергеру Бирону с весьма хорошей стороны; почему и не прошло еще и двух недель по приезде его в Москву, как он, со всеми возможными знаками благоволения, введен был в общество сих триумвиров»[48].