Первые шаги правительницы свидетельствуют о проведении этих советов в жизнь. Все «милостивые указы» Бирона были подтверждены новыми актами — за исключением проведения рекрутского набора и наград сторонникам курляндца. Специальным указом «регентина» подчинила себе Тайную канцелярию, повелев ее доклады «подавать прямо нам, а не в Кабинет». 27 ноября 1740 г. Анна разрешила подданным подавать ей по субботам жалобы на работу коллегий и Сената: эти затянувшиеся дела «имеют быть самими нами рассматриваны и решены»; впрочем, тут же, осознав неразрешимость такой задачи, правительница издала более реалистичный указ об учреждении при Сенате специальной комиссии для решения неоконченных дел.

После объявления указа о производстве дел в присутственных местах «без всякой волокиты», ограничивавшего срок рассмотрения 6 месяцами, последовали другие шаги в этом направлении. Пятого января 1741 г. все учреждения обязывались представить в Сенат сведения о своих расходах для составления новых штатов. Позже с этой целью повелевалось всем учреждениям подать в Сенат ведомости о чиновниках I-VII классов для составления «генерального именного списка». Сенат должен был ежемесячно отправлять в Кабинет рапорт о приходе и расходе казенных денег. Еще несколькими днями позже последовало требование представить ведомость накопившимся недоимкам.

На первых порах Анну Леопольдовну можно было упрекнуть в чем угодно, только не в лени. Неплохо сохранившиеся - благодаря стараниям Елизаветы «арестовать» историю страны в период правления своей предшественницы - материалы Кабинета содержат сотни резолюций правительницы. «Наверх» пошла затребованная информация, началось составление штатов целого ряда коллегий, почти завершена была первая («судная») книга нового кодекса законов. Были подготовлены «работные регулы» мастеровым на суконных фабриках с подробным описанием распорядка рабочего дня (с 9.00 до 20.00 по специально установленным песочным часам), ставок зарплаты и методов борьбы с «несунами» - «фабричными ворами». В январе 1741 г. Анна утвердила образцы новых монет с портретом сына в римской тоге и лавровом венке.

Однако вскоре попытки преобразований в системе управления замерли без энергичного побуждения, — как, например, работа над новым Уложением. За год члены специальной комиссии так и не смогли довести до конца «судную» главу нового кодекса. Кабинет составил «экстракт о сочинении окладной книги», где перечислил все предыдущие указы по этому вопросу с 1732 г., но самой книги по-прежнему не было: Сенат так и не получил с мест ведомости об окладных и неокладных государственных доходах.

Знакомство с перечнем актов правления Анны Леопольдовны показывает, как с каждым месяцем они «мельчают». Инициативы первых дней и принятие доставшихся в наследство от прежнего режима законов (утверждение «Устава о банкротстве» в декабре 1740 г.) сменяются с весны 1741 г. все более частными распоряжениями: об определении «грузинцов» в грузинские гусарские полки, о нормах усушки и утруски провианта, расширении переулков на Васильевском острове, количестве лошадей для выезда разных рангов чиновников (генерал-фельдмаршалу полагается 12, а поручику — только одна), строении Царскосельской дороги .

По-видимому, сделанные «заявки» оказались не по плечу правительнице, «одаренной умом и здравым рассудком» (по мнению Финча), но не обладавшей ни компетентностью, ни жестким волевым напором. Дела императорского Кабинета показывают, что Анну буквально захлестнул поток документов - и обычных докладов по делам центральных учреждений, и вызванных ее же распоряжениями о пересмотре дел по Тайной канцелярии или подаче сведений по финансовым вопросам.

Вот только одна из многих бумаг: поступивший от Остермана доклад сообщал, что в пределах Российской империи население обслуживают 1324 городских кабака и 763 уездных, большая часть которых отдается «на вере» городским обывателям. Полную сумму продажи установить невозможно, поскольку не менее 300 тысяч рублей в год «остается в пользу партикулярных людей» из-за неучтенного производства на частных винокурнях и тайной («корчемной») продажи. Искоренить же корчемство,, как следовало из доклада, невозможно: доносчики страдали при методах тогдашнего следствия и не желали доносить, а «корчемников» спасали от наказания высокопоставленные лица, сами являвшиеся крупнейшими винокурами и реализовывавшие на рынке тысячи ведер в свою пользу. В итоге спрашивалось: не умножить ли число казенных винокуренных заводов (но так, чтобы при этом не снижалась казенная цена вина при продаже) и не запретить ли ввоз импортной водки в Россию (но чтобы при этом потребители могли рассчитывать на качественный товар)?

Анне надо было постигать тонкости дипломатии в европейском «концерте», разбираться в цифрах налогового обложения, назначать поставщиков мундирного сукна и дозволять Военной коллегии эксперимент: давать кавалерийским лошадям сено «с убавкою» в 4 фунта, чтобы выяснить, «могут ли лошади . таким числом сена довольны быть». Она же должна была решать, стоит ли отдавать казенную смолу для реализации в Англии «в комиссию» голландским негоциантам Пельсам; что отвечать на настойчивые просьбы о помощи «венгерской королевы» Марии-Терезии; разрешать ли иностранным купцам закупать хлеб в России. Из тех же бумаг Остермана 1741 г. следовало, что общие военные расходы страны составляли 4500746 рублей, а недоимки с 1724 г. достигли такой же величины; что денег, как обычно, не хватало, и Штатс-контора по-прежнему была в долгах перед другими ведомствами.

По-видимому, Анна довольно быстро «сломалась». До последних дней осени 1741 г. она формально исполняла свои обязанности; но действовать самостоятельно или настоять на выполнении принятых решений уже не могла и большей частью просто утверждала предлагаемые ей решения резолюцией «Быть по сему» или «Тако». При отсутствии «хозяина» снижается административная и законотворческая активность власти: в январе 1741г. было выпущено 96 указов, в феврале - 62, в марте - 43, и этот уровень сохранялся до осени.

Помимо упомянутых выше документов, Остерман и позднее подавал Анне докладные записки: по вопросам внешней политики, о разделении Сената на 4 департамента и, как сам упоминал на следствии, о преимущественном награждении «российских природных» подданных. Но, видимо, регентша не вполне доверяла «хитрому и скромному» министру: ему она ничем не была обязана (в отличие от Миниха); к тому же Остерман покровительствовал принцу Антону, отношения с которым у правительницы становились все более напряженными.

8 апреля 1741 г. был составлен приговор о четвертовании «бывшего герцога» - Бирона. Как и ожидалось, он был заменен помилованием и ссылкой в Пелым. Одновременно от имени императора появилось «Объявление» о персонах, способствовавших утверждению Бирона регентом: Минихе, Черкасском, Трубецком, Ушакове, Куракине, Головине, Левенвольде, Бреверне, Менгдене, т.е. почти обо всей российской верхушке, за исключением Остермана.

Итак, Остерман достиг цели: Миних отстранен от дел, Вирой давал показания в Шлиссельбургской крепости, а он, великий адмирал, сохранил за собой все должности и фактически, как и при Анне Иоанновне, держал в своих руках всю полноту власти. Остерман торжествовал победу, но это была пиррова победа.