Весьма скромными, если не плачевными, оказались и результаты внешнеполитических акций России в царствование Анны Иоанновны и в годы руководства внешнеполитическим ведомством Андреем Ивановичем, но это предмет особого разговора, которого здесь мы не касаемся.

Взойдя на престол, Елизавета Петровна уже 26 ноября, в первый же день после переворота, оказалась в затруднительном положении, поскольку лишилась незаменимого Остермана.

Глава 2. Влияние личности А. И. Остермана на внутреннее российское законодательство 1730-1740-х гг.

Законодательная деятельность А. И. Остермана описываемого периода началась с составления кондиций 1730 г. Историки по-разному освещали участие Остермана в Составлении кондиций в 1730 г.[20], и в их уничтожении Анной Иоанновной, при этом его значительная роль в самом перевороте признавалась многими, но определена не была. Одним из важных вопросов, который оставался до конца не проясненным, — это подписывал ли Остерман окончательный вариант кондиций или нет. Биографы Остермана, Долгоруков и Шубинский, писали, что под кондициями подписи Остермана не было, потому что Долгорукие не смогли заставить его подписать документ. Соловьев сообщал, что Остерман подписал только письмо верховников к Анне. Костомаров и Ключевский это подтверждали, замечая, что все остальные бумаги, в том числе и окончательный текст кондиций он не подписал, сославшись на болезнь. Но Анисимов пишет, что к «больному» Остерману пришлось ехать дважды. В первый раз он согласился подписать только письмо Анне, а во второй — его заставили подписать кондиции, пригрозив большими неприятностями.

Долгорукие в конце 20-х гг. XVIII в. постоянно старались усилить свое влияние при дворе. Так, они устроили обручение Петра II с дочерью Алексея Долгогрукова Екатериной. Но их планы перевернула неожиданная болезнь императора, случившаяся 7 января 1730 г. В этот момент главным стал вопрос о наследнике престола, причем среди четырех наиболее вероятных кандидатов персона Анны Иоанновны не рассматривалась вообще[21]. Как только стало ясно, что император, скорее всего, умрет, Долгорукие составили подложное завещание в пользу Екатерины Долгорукой, которое подписал именем Петра II ее брат Иван. Но на это завещание, равно как и на «тестамент» Екатерины I, по которому корону должна была получить одна из ее дочерей, никто после кончины Петра в ночь с 18 на 19 января не обратил внимания. Остерман, все время находившийся у постели умирающего Петра, внешне от выбора престолонаследника благоразумно уклонился. Правда, первый биограф Остермана Гемпель приписал именно ему выдвижение кандидатуры Анны Иоанновны на русский престол, что потом повторил и его русский биограф Терещенко. Частично это подтверждает и прусский посланник Г. Мардефельд в донесении от 22 января (3 февраля) 1730 г. Остерман был знаком с Анной лично и даже состоял в переписке, кроме того, его старший брат был ее воспитателем, поэтому мысль о ней как наследнице в нужный момент могла прийти ему в голову. Но эти предположения имеют только косвенные, подтверждения, поэтому не могут претендовать на выход за рамки гипотезы.

Ясность в вопрос о подписании Остерманом кондиций вносит записка тайного советника В.П. Степанова, служившего в Коллегии иностранных дел, в которой подробно описана процедура создания документа и участие в ней А.И. Остермана. Исходя из текста записки, можно утверждать, что она писалась тайно для подачи Анне Иоанновне через значительный промежуток времени после описываемых событий. Из нее следует, что Остерман подписал кондиции даже не со второго, а с третьего раза. По-видимому, этой запиской пользовался и Анисимов, но несколько неточно интерпретировал ее содержание.

Возникает два вопроса: почему Остерман так долго отказывался подписать кондиции и почему же, в конце концов, он это сделал? На первый вопрос ответить несложно. Остерман на протяжении всей жизни придерживался монархических убеждений. Кроме того, ограничение самодержавия в 1730 г. было ему крайне невыгодно. Поэтому он попытался принять минимальное участие в составлении кондиций, так как в открытую оппозицию он уйти не мог. Зато с самого момента своего добровольного заточения Остерман стал принимать меры, чтобы «затейка верховников» провалилась. Согласно косвенным данным источников, именно благодаря его своевременной реакции Анна Иоанновна, еще находясь в Митаве, узнала о замысле Верховного Тайного совета ограничить ее власть и была морально подготовлена к развернувшейся в последствии интриге.

При этом Остерман подписал кондиции. На основании сопоставления данных записки В.П. Степанова с другими источниками можно установить, что сделал он это 2 или 3 (13 или 14) февраля 1730 г., то есть через 14 — 15 дней после их составления. 2 февраля был арестован Ягужинский, и у Остермана было, фактически, две возможности: либо подписать кондиции, то есть формально разделить с верховниками ответственность за их действия, либо быть немедленно арестованным с опасностью скорой казни в качестве предателя. Понятно, что он выбрал первое, но это только добавило энергии его действиям по восстановлению самодержавия. Находясь у себя дома в добровольном заточении под прикрытием «болезни» Остерман через секретарей, барона Корфа и другими способами проводил активные действия по дискредитаций среди высшего дворянства верховников и кондиций. Судя по свидетельствам современников, он также вел постоянную переписку с Анной Иоанновной или просто обменивался с ней разными сведениями через свою жену Марфу Стрешневу.

25 февраля Анна Иоанновна прилюдно разорвала кондиции и вступила на престол как самодержица всероссийская. По сообщениям современников событий сразу после этого Остерман «выздоровел». Его роль в перевороте подтверждается еще и тем положением, которое Остерман сразу же занял при дворе новой императрицы. Сохранились письма Анны к Остерману и его к ней, датированные началом весны 1730 г., из которых видно, что ни одно важное решение (законодательное или кадровое) не принималось в тот период без согласования с Остерманом.

А. И. Остерман в течение почти всей интриги вокруг воцарения Анны Иоанновны был болен и даже, в ожидании близкой смерти, был причащен своим лютеранским пастором едва ли не в тот самый день (12 февраля), когда Анна Иоанновна сделала первый решительный шаг, объявив себя капитаном кавалергардов и полковником Преображенского полка[22]. Однако иностранные дипломаты отметили как его особую роль в воцарении императрицы и восстановлении самодержавия[23], так и особенную близость к государыне и значительное влияние на дела в течение всей весны 1730 г.[24] Можно найти косвенное подтверждение последнему и в архивном материале.

Сохранилось собственноручное письмо Анны Иоанновны А. И. Остерману, датированное 1-м марта: «Андрей Иванович! Для самого Бога как возможно ныне оботрись и приезжай ко мне ввечеру мне есть великая нужда с вами поговорить, а я вас никали не оставлю, не опасайся ни в чем и будешь во всем от меня доволен. Анна, марта 1 день»[25]. Весь текст написан лично Анной (что довольно редко среди дошедших до нас немногих ее писем периода царствования) на четвертке листа, сложенной некогда таким образом, что образовалась записка размером примерно 8 на 4,5 см, почти умещавшаяся в ладони. Те края листа, которые выходят на внешнюю сторону сложенной записки, где она была запечатана императорской печатью черного воска, сильно засалены, что необычно для царских писем, передававшихся с курьерами и секретарями. Это дает основание для предположения, что письмо посылалось намеренно скрытно, и до передачи адресату где-то пряталось. Текст говорит о серьезной угрозе А. И. Остерману и безусловной поддержке его императрицей: ситуация довольно необычная для основного периода правления Анны Иоанновны. Все это делает наиболее вероятной датировку письма 1730-м годом.