С большей долей уверенности говорить о близости Остермана к государыне позволяет письмо к ней самого А. И. Остермана, датируемое временем не позднее середины апреля 1730 г., которое фактически определяет программу действий императрицы в период коронации[26].

Из содержания письма ясно, что Остерману Анной был прислан список лиц, которых намеревались наградить по поводу какого-то важного события, для консультации, кого и в соответствии с какими принципами следует награждать. Остерман советует не нарушать резко ранее принятого порядка и старшинства в чинах, и в то же время « .ежели кто особую службу показал, и такого, несмотря на старшинство и ни на что, пожаловать пристойно для куражирования других .», между которыми « .и такие находятся, яко Чернышев и прочие, которые при последних случаях себя особливо радетельными показали .»[27]. Поэтому вовсе не исключено, что именно советы Остермана удержали Анну Иоанновну в период 1-4 марта от резких шагов в отношении верховников и дворянства и способствовали сохранению на первое время в высшем органе власти практически всей прежней бюрократической верхушки России.

Практические предложения Остермана (« .при нынешней всенародной радости изволите в ранги производить по некоторому определенному числу, а именно: в ранг генерала полного 2-х или 3-х или больше; в ранги генерал-лейтенанта 4—5 или больше, в ранги генерал майора столько .»[28]) почти совпадают со сведениями де-Лириа о пожаловании в чины при коронации в апреле (« .произвела пятерых в генерал-аншефы, четверых в генерал-лейтенанты, троих в генерал-майоры .»)[29]. Упоминание в связи с прошениями о деревнях фамилий Юсупова, Барятинского и Мамонова[30] подтверждает датировку письма 1730 г. (И. И. Дмитриев-Мамонов умер 25 мая 1730 г., Г.Д.Юсупов — 2 сентября 1730 г.).

Рейнгольд Левенвольде каким-то образом немедленно узнав о избрании Анны и о кондициях отправил своего скорохода к старшему брату, Карлу Густаву. Возможным инициатором поступка младшего Левенвольде мог быть А. И. Остерман. В пользу этого предположения можно привести несколько аргументов.

А. И. Остерман присутствовал на заседании Совета сразу после смерти Петра II, где ему было предложено написать текст кондиций, от чего он сумел уклониться[31]. Кроме того, тесные связи Левенвольде и Остермана были налицо уже в царствование Петра II, как это видно хотя бы из донесений де-Лириа от 11 марта, 24 мая, 12 июля 1728 г., попутно характеризовавших и отношения придворных кругов к Р. Левенвольде: « .так как его страшно ненавидят, то его, пожалуй, арестуют, несмотря на покровительство Остермана, потому что его ненавидят не только все русские и князь-фаворит, но даже и сам царь .»[32].

И тем не менее к началу марта «немецкая» придворная группировка еще далеко не сложилась.

Таким образом, вероятнее всего, указанный период характеризовался для всех сторон наибольшей неясностью ситуации, вызывавшей колебания императрицы и ее ближайшего, до конца еще не сложившегося окружения, доходившие в какой-то момент, очевидно, до возможности более или менее широких уступок дворянству, которым в конечном счете предпочли компромисс с чиновно-аристократической верхушкой, реализованный в новом составе Сената, формирование которого было частично реализацией требований дворянских проектов.

Но сам характер этого компромисса был достаточно туманным: неясно было, на какое время он заключен и насколько прочен; возникла новая политическая сила в лице Сената, хотя последний и не отличался единством. Одновременно с утратой надежд на ограничение самодержавия в ближайшей перспективе у всех без исключения росло стремление определиться в новой ситуации. Значительной политической силой, как и во всяком самодержавном государстве, становился двор и придворное окружение, постепенно превращавшийся в центр притяжения политической жизни. Все это в ближайшей перспективе должно было повлечь за собой новые комбинации политических сил, размежевание участников событий 1730 г. и сплочение их в новые группировки уже на иной базе.

Краткий обзор деятельности правительства Анны в течение первых двух лет ее царствования (до учреждения Кабинета) показывает, что, хотя основные проблемы оставались прежними, новые власти активно взялись за их решение. Если же учесть, что персональный состав правительства изменился мало, то становится ясно, что определенная инертность, проявившаяся на предшествующем этапе, была следствием прежде всего нестабильности политической ситуации в стране, связанной с правлением Петра II. Теперь же, когда характер власти стал более определенным и предсказуемым, можно было решиться и на более радикальные меры. "Все это были, — писал Строев, — не широкие реформы, но вызванные насущными потребностями государства мероприятия"[33]. К замечанию историка можно добавить, что именно в эти два неполных года происходило, собственно, формирование основных направлений внутренней политики правительства Анны Ивановны, определялись ее приоритеты, способы решения важнейших проблем. В последующие годы политика менялась мало, поскольку и созданным в октябре—ноябре 1731 г. Кабинетом министров[34] руководил в основном тот же человек, который вырабатывал основные решения в предшествующее время, — А.И. Остерман. Доклад императрице Елизавете о восстановлении власти Правительствующего Сената также говорил о существовании при Анне Иоанновне в течение почти всего первого года правления кабинета, «тайно содержащегося в руках Остермана»[35].

Причины появления на политической сцене нового органа власти в основных чертах были теми же, что и его предшественника, Верховного тайного совета. Кабинет был необходим прежде всего для придания всему процессу управления большей оперативности. Как и ранее, даже реформированный Сенат был слишком громоздким органом, чья сфера компетенции была настолько широка, что документооборот, а следовательно, и процесс принятия решений в нем был неизбежно крайне замедлен. Не случайно уже в первых касающихся Кабинета указах его создание связывается с необходимостью "безволокитного" решения дел. Вторая причина создания Кабинета в том, что императрице требовалось облегчить саму процедуру принятия решений. Не отстраняясь от этого процесса вовсе и, по-видимому, подписывая указы отнюдь не бездумно и механически, Анна тем не менее нуждалась в узком круге доверенных лиц, непосредственно готовивших для нее документы и пользовавшихся ее полным доверием. Показательно, что и тогда, и позже власть сознавала необходимость институализации этого круга лиц, придания ему определенного официального статуса. Однако, в отличие от истории создания Верховного тайного совета, в данном случае власть не считала возможным четко законодательно определить компетенцию вновь создаваемого учреждения. Предшествующая система управления уже была официально осуждена, и, значит, воспроизводить ее было невозможно. Помимо всего прочего, законодательно оформить круг полномочий и обязанностей Кабинета значило косвенно определить компетенцию самого монарха, т. е. по существу ограничить ее, совершить то, что как раз и пытались сделать верховники. Наконец, Анна и ее окружение вовсе не собирались отказываться от декларированного в самом начале нового царствования возвращения Сенату его статуса, определенного Петром Великим.