В итоге Андрей Иванович стал единственным деятельным членом высшего органа власти, способным в течение многих часов в сутки терпеливо разбирать и группировать поступившие документы и составлять перечень вопросов, выносимых на заседания, готовить проекты указов — короче, держать в руках все нити управления административным механизмом. К. Рондо доносил в Лондон 19 сентября 1728 г.: «Всеми делами занимается исключительно Остерман, и он сумел сделать себя настолько необходимым, что без него русский двор не может ступить ни шагу»[9].

На пути превращения Остермана в полновластного хозяина Верховного тайного совета стоял Меншиков, столь же честолюбивый, сколь и крутой на расправу с соперниками. Французский посол Кампредон доносил о нем: «Он пользуется величайшей властью, какая может выпасть на долю подданного. Он деятелен, предприимчив, правда, немножко болтлив и несколько склонен лгать». Твердую руку и суровый нрав Александра Даниловича Остерман чувствовал ежечасно и должен был постоянно подлаживаться под него, заискивающе ожидать одобрения своих действий.

Чем дальше, тем положение светлейшего становилось прочнее, и он, а не кто иной, превратился в фактического правителя страны, в некоронованного государя. Но особенно оно упрочилось после обручения Петра II с его дочерью. Одновременно с этим крепла зависимость Остермана от Меншикова. Андрей Иванович нашел способ, как избавиться от этой зависимости, использовав любимые им средства борьбы с соперником — интриги и коварство.

Остермана подвел к подножию трона Меншиков. Это благодаря его протекции он был введен в Верховный тайный совет. Александр Данилович был настолько уверен в преданности Андрея Ивановича, что назначил его главным воспитателем отрока-императора. За эти услуги Остерман отблагодарил своего покровителя, как в свое время Шафирова, — лишил его богатства, чинов и званий и упек вместе с семьей в далекий Березов. Любопытная деталь — Андрей Иванович умел так расправиться с жертвами, что у них на виновника своей опалы, человека, которому они были обязаны несчастьем, не падало и тени подозрения. В недели тяжелой болезни, едва не закончившейся смертью, Меншиков составил обращение к членам Верховного тайного совета с просьбой опекать вдову и детей. Главным радетелем осиротевшей семьи Александр Данилович считал Андрея Ивановича — как раз в те недели, когда тот усиленно призывал отрока-императора отказаться и от услуг светлейшего, и от навязываемой им невесты. Остерман действовал так ловко и скрытно, что Меншиков по дороге в ссылку отправил ему, а не кому-либо иному, письмо с просьбой прислать лекаря, в услугах которого остро нуждался[10].

Порешив с Меншиковым, Остерман еще не создал себе беспечной жизни. Если Меншиков не представлял непосредственной ему угрозы, а всего лишь был средством его безраздельного командования Верховным тайным советом, то неожиданное возвышение Долгоруких в качестве фаворитов, враждебно относившихся к иностранцам, должно было в конечном счете положить конец карьере барона. Дело в том, что фаворит Петра II — князь Иван по неведомым нам причинам люто возненавидел Остермана. Барону довелось изворачиваться и мобилизовывать все способности интригана, чтобы уцелеть и нейтрализовать враждебность Ивана Долгорукого, — он воспользовался соперничеством отца с сыном. Если сын не питал нежных чувств к Остерману, то отец, напротив, по словам де Лириа, — «слепой друг барона и думает, что нет другого человека в мире такого умного, как Остерман». Короче, Остерман сменил хозяина и стал выполнять у Алексея Григорьевича Долгорукого такие же обязанности, как до этого выполнял у Меншикова. Предпринял он попытку примирения и с Иваном Долгоруким. Это по его совету Петр II пожаловал фавориту орден св. Андрея Первозванного, а также возвел в придворный чин обер-камергера. По внушению того же Остермана отрок в 1728 г. назначил князей Алексея Григорьевича и Василия Лукича Долгоруких членами Верховного тайного совета. Тем самым Андрей Иванович дал знать облагодетельствованным, что он их друг и готов им служить. Впрочем, усердие Остермана Иван Долгорукий так и не оценил и продолжал питать к нему враждебность.

В стремлении заручиться поддержкой Долгоруких барон достиг лишь частичного успеха. Зато он сумел закрепить и умножить влияние на Петра II. Это было нетрудно сделать, если встать на путь потакания низменным чувствам воспитуемого, отказаться от осуществления плана его обучения и воспитания. Но на поблажках долго на плаву не удержаться, и Андрей Иванович постарался достичь царского благоволения установлением доверительных отношений и в этом преуспел. В ноябре 17-27 г. поверенный в делах французского двора доносил о милости, которой пользуется у царя вице-канцлер, а в январе следующего года сообщил о ловком маневре Андрея Ивановича: улучив момент, он попросил отставку, так как «не в силах бороться с своими многочисленными врагами». В ответ Остерман подтвердил репутацию незаменимого и получил угодное себе заверение: « .царь успокоил его на этот счет чрезвычайной ласковостью, исполненной благоволения, на которое он может полагаться, оставив мысль об отставке». Хотя Андрею Ивановичу на этот раз и удалось укрыться под царской милостью, он, конечно, уже знал, сколь она мимолетна у отрока-императора. Поэтому уверенно он себя не чувствовал, и, вероятно, годы, отделяющие падение Меншикова от воцарения Анны Иоанновны, были самыми тревожными в его жизни. Однако умение лавировать, проявлять внешнюю покорность и смирение позволили Андрею Ивановичу пережить эти годы без существенных потерь: он сохранил свои чины и служебное положение.

Воцарение Анны Иоанновны дало новый импульс возвышению Остер-мана. Одной из первых мер ее правления было восстановление положения Сената — он возвратил себе прежнее значение и вместо Высокого вновь стал Правительствующим. В соответствии с пожеланием шляхетства его состав был доведен до 21 человека. В списке сенаторов значилась и одна немецкая фамилия — Остерман. Подобный поворот дела, когда фамилия Остермана терялась среди фельдмаршалов и княжеских фамилий, не мог удовлетворить честолюбивых замыслов барона.

Андрея Ивановича осенила мысль учредить вместо упраздненного Верховного тайного совета Кабинет министров, учреждение узкого состава. Слухи о его возникновении носились в Москве еще в мае 1730- г., но барон терпеливо ждал,полтора года, чтобы укомплектовать его угодными ему лицами и избавиться от необходимости вводить в него не любимого им Ягужинского.

Остерман, конечно же, знал, что Павел Иванович после февральских событий 1730 г. в Москве «пользуется большим уважением императрицы», и поэтому ему стоило немалых усилий, чтобы придумать для недруга поручение, связанное с отъездом из столицы, и убедить в этом императрицу. В конечном счете Андрею Ивановичу удалось достичь желаемого: сначала Ягужинский был назначен губернатором в Астрахань, но он сумел отбиться от этого назначения, однако покинуть столицу ему все же пришлось: его упекли послом в Берлин. Лишь после этого, 10 ноября 1731 г., был обнародован указ об учреждении Кабинета министров[11].