В 1946 году всеобщее изумление за рубежом вызвала книга Т.Д. Лысенко «Наследственность и изменчивость». Вот что писал о ней Д.Н. Прянишников: «Так как публикация такой книги, как «Наследственность и изменчивость», подорвала бы репутацию советской науки, то следует принять меры, чтобы она за границу не попала… Книга эта полна погрешностей против элементарных понятий естествознания, так, в ней высказывается убеждение, что не только каждая капелька плазмы (без ядра), но и каждый атом и молекула себя производят. Видно, что автору неизвестны различия между атомом, молекулой и капелькой плазмы!» (14, стр. 259)

Прянишников оказался прав. Западные биологи встретили безграмотные писания Лысенко презрительным хохотом. Президент АН ГДР генетик Штуббе тщательно повторил эксперименты «первого мичуринца» и без труда показал, что теоретически, а равно и практически все эти «великие открытия» – чепуха. Директор Шведского государственного института генетик Густафссон высказывался еще более решительно. «Некоторые ученые считают Лысенко обманщиком. Постороннему человеку трудно решить, является ли он только невежественным человеком, упрямцем, не признающимся в ошибке, или прямо преступным обманщиком. Первое мы знаем, второе можем догадываться, третье думают многие, в том числе в Советском Союзе». (14, стр. 259)

В 1948 году несколько иностранных членов академии наук СССР демонстративно покинули нашу академию. В письме на имя С.И. Вавилова бывший президент Лондонского Королевского общества, Нобелевский лауреат биолог сэр Генри Г.Дейл объяснял свой поступок, открыто сказав о несостоятельности Лысенко, его теории, насильственном способе который ЦК КПСС использовал для установления его догматов. Н. Вавилова сэр Генри сравнивал с Галилео Галилеем, а его брата с Гитлером, имея в виду постановление АН от 27 августа.

В пору, когда писались эти строки, казалось: мрак, объявший биологию, никогда не рассеется, имена жертв Лысенко никогда не выйдут из забвения. Заключительная речь президента ВАСХНИЛ 7 августа 1948 года звучала как речь триумфатора: «Эта сессия – яркое свидетельство силы и мощи мичуринского движения… Настоящая сессия показала полное торжество мичуринского направления над менделизмом-морганизмом. Данная сессия поистине является исторической вехой развития биологической науки». И под занавес, чтобы окончательно запугать тех, кто еще пытался сохранить верность научной и человеческой правде: «ЦК партии рассмотрел мой доклад и одобрил его (бурные аплодисменты, переходящие в овации, все встают)» (14, стр. 263)

Но прошло всего лишь пять лет, и «тысячелетний рейх» академика Лысенко осел, начал крениться и распадаться. «Умер Сталин, расстреляли Берию, и этого было достаточно, чтобы все увидели: некоронованный король российской биологии – гол. Было и после того немало «крестный ходов» и ходиков. Всякий раз, как сельскохозяйственный кризис приводил страну на край голода, новые власти кидались вздымать чудотворного Лысенко. Окончательно эта икона пала лишь в октябре 1964 года с Хрущевым. Конец карьеры Лысенко подтвердил ту же истину, что и ее начало: Лысенковщина – явление не научное, а чисто политическое». (14, стр. 264)

Весной 1955 года сотрудник главной военной прокуратуры майор юстиции Колесников извлек из архива КГБ все десять томов следственного дела № 1500. Были вызваны все оставшиеся в живых участники трагедии и выслушаны их показания. Прокурор, правда не осмелился вызвать к себе в кабинет Лысенко, но Трофиму Денисовичу все же пришлось письменно объяснить, как он оценивает труды и личность академика Вавилова, что думает об аресте своего бывшего вице-президента. Нимало не смутясь, Лысенко написал, что «всегда считал академика Вавилова академиком мирового значения», споры же его с Вавиловым носили сугубо специальный характер «имели целью выяснение научных истин в области биологии».

Итак, дело было закрыто, признано необъективным, организаторы и исполнители расправы над ученым – разоблачены. В любой другой стране этих выводов было бы достаточно, чтобы привести к судебной ответственности провокаторов и палачей. Но никто из организаторов дела не понес наказание. «Торжество справедливости» выразилось лишь в том, что жена замученного в тюрьме ученого Елена Ивановна Барулина получила по почте типографски отпечатанную бумажку, в которой ее извещали, что приговор по делу ее мужа академика Н.И. Вавилова отменен «за отсутствием в его действиях состава преступления». Бумажка не содержала ни соболезнования, ни указания, при каких обстоятельствах и когда ученый погиб и где родные могут найти его могилу.

И последний характерный эпизод. Осенью 1967 года было разыскано предположительное место захоронения Николая Ивановича. Похоронен он был предположительно в братской могиле (но в отдельном гробу и в одежде, предоставленной сердобольной медсестрой) на Саратовском Воскресенском кладбище. Было решено поставить памятник. Запросы в государственные учреждения не принесли результата. Тогда Ф.Х. Бахтеев, М.А. Поповский, сын академика Ю.Н. Вавилов обратились с просьбой присылать пожертвования на памятник. Необходимая сумма была собрана, нашелся скульптор. На сентябрь 1970 года было назначено открытие памятника.

«Вот, наконец, все столпились вокруг задернутого покрывалом памятника. «Когда полотнище упало, мы, старые вировцы, просто ахнули, – вспоминает К.В. Иванова. – Лицо, изображенное в граните не имело ничего общего с лицом Николая Ивановича». Это было как шок. Несколько сот человек стояло вокруг серого гранитного обелиска, завершающегося большой, лишенной сходства головой. Но вскоре все разъяснилось.

Когда скульптор Константин Сергеевич Суминов, закончив работу, собирался перевезти монумент на кладбище, к нему в мастерскую явились представители саратовского Главлита. «Искусствоведы в штатском», а по существу сотрудники КГБ, не одобрили работу художника. Нет, речь шла не о портретном сходстве. Оно кегебешников не интересовало. Но зато они потребовали, чтобы Суминов стесал на гранитном лице ученого все морщины. Морщины эти, по их мнению, намекали на дурное питание, которое покойный получал в саратовской тюрьме № 1. Нежелательным был объявлен и прищур вавиловских глаз. Особенно криминально щурился правый. Он явно намекал, что в тюрьме ученого били. И чтобы уж навсегда покончить с мрачным прошлым академика, главлитчики потребовали от скульптора вырубить на лице гранитного Вавилова широкую улыбку. Суминов попробовал протестовать, но ему пригрозили, что если указания Главлита не будут выполнены, то памятник не разрешат установить, а сам скульптор будет исключен из Союза художников. Станем ли мы обвинять в слабоволии художника, которого власти вынудили собственными руками изуродовать свое детище. Скорее следует посочувствовать ему…» (14, стр. 283)