В предисловии к книге Марка Поповского «Дело академика Вавилова» мы узнаем о том, как у него родилась идея, написать эту монографию. В середине 50-х годов, вскоре после смерти Сталина, автор зашел в гости к старому ученому-генетику на чашку чая. В самый разгар беседы Поповский обращает внимание на портрет, который висит на стене в столовой. Хозяин объяснил ему, что это его учитель, великий биолог и путешественник академик Николай Вавилов. Гость был очень удивлен, поскольку к тому времени у него накопился солидный опыт написания очерков и статей о людях советской биологической науки, но о Николае Вавилове он слышал в первый раз. Ученый же с грустью объясняет, что на имя Вавилова долгие годы было наложено табу. Сам же хозяин непрестанно спорит со своей супругой, которая убеждает его снять со стены портрет, приносящий неприятности.

Директором ИГЕНа после ареста Вавилова стал Лысенко. Его способность занимать место убиенных и репрессированных была в ученом мире известна издавна, зато «избрание» Сергея Вавилова в президенты АН всех очень озадачило. Вот как было дело.

Узнав об отказе помилования брата, в 1945 году С.И. Вавилов пишет в ЦК довольно экспрессивное письмо. Не смотря на протесты коллег, Вавилов отправляет письмо Сталину. «Через несколько месяцев С. Вавилова вызывают в Кремль. Вождь, как ни странно, был настроен благостно, всячески обласкал ученого, сказал, что знает и ценит его труды, рад знакомству. После этой «художественной части» последовала часть деловая: Сергея Ивановича попросили возглавить АН СССР. Не подготовленный к такому предложению Вавилов-младший растерялся, стал мяться, отнекиваться, вспомнил о репрессированном брате, однако Сталин настойчиво повторил, что объективные обстоятельства в данном случае не играют ни какой роли. Сергей Иванович должен стать президентом по соображениям политическим. Такое «объяснение» оказалось решающим. Гость через силу выдавил – «да», и хозяин снова вернулся к дружелюбной, даже сердечной манере разговора. Между прочим он поинтересовался, нет ли у Сергея Ивановича каких-либо личных просьб к правительству, не нужна ли квартира или еще что-нибудь в этом роде. И тут, набравшись смелости, Вавилов-младший решился, наконец, замолвить слово о брате. Вождь позвонил куда-то по телефону, ему ответили, что наведут справки. Через несколько минут телефон зазвонил снова. Сталин выслушал короткое донесение, шмякнул трубку на рычаг и голосом, имитирующим негодование, произнес: «А, черт побери, погубили такого ученого! »

Этой театральной сценой аудиенция завершилась.

Зачем понадобился Сталину весь этот фарс? Почему выбор пал именно на Сергея Вавилова? Единственное объяснение, которое приходит на ум, состоит в том, что обычно равнодушный к откликам Запада, Сталин в 1945 году, для каких-то ему одному ведомых целей, решил дезинформировать западное общественное мнение. Назначив Сергея Ивановича президентом АН СССР, он надеялся обмануть тех ученых и общественных деятелей, который подняли шум по поводу исчезновения Николая Ивановича. Кое-кто в Европе и Америке действительно поверили этой фальшивке. Но не многие. Понравилась, вероятно, Сталину и созданная им «шекспировская» ситуация: убив одного брата, он ставит другого во главе Академии. Это было в традициях «корифея науки». Брат Кагановича застрелился, когда его должны были арестовать, по Сталинскому приказу в тюрьме находились жены Молотова, Калинина. Но не мог же Сергей Вавилов не понимать, что, соглашаясь на президентство, тем самым помогает замести следы преступления. В политической игре Сталин использовал даже не столько его самого, сколько его фамилию». (14, стр. 253-254)

В других материалах я нашел иное толкование назначения Вавилова-младшего на пост президента АН СССР. Имеются свидетельства, что он в то время работал над сверхсекретным проектом приборов ночного видения, стратегически чрезвычайно важных для Союза. В свете таких обстоятельств, эта «почесть» выглядит вполне оправданной.

Облик академика С.И. Вавилова в конце 40-х – начале 50-х годов предстает перед нами весьма двойственным, если не сказать больше. Президент академии благословляет так называемую Павловскую сессию АН СССР (лето 1950 года), которая далеко назад отбросила отечественную физиологию и медицину. 26 августа 1948 года президиум Академии подтвердил свою верность «мичуринской биологии» и осудил работающих в академических институтах «морганистов-менделистов». Этот документ на несколько лет парализовал все серьезные исследования в области генетики, цитологии, физиологии растений. Президент невозмутимо взирает на то, как в научной и массовой прессе СССР освистывают «буржуазную науку кибернетику», как с университетских кафедр читают «материалистический, прогрессивный» курс «мичуринской биологии». И тот же самый Сергей Вавилов в частном разговоре с академиком Леоном Орбели спрашивает: «Неужели мы не дождемся дня, когда судом чести будут судить Лысенко?»

«Мы не знаем и никогда не узнаем, во что обходились президенту АН СССР его подписи под официальными бумагами, сколько душевных мук испытал он, председательствуя на вечере, посвященном 50-летию Т.Д. Лысенко, на вечере, где докладчики обливали грязью его брата Николая; как страдал во время «космополитских» и иных столь же отвратительных кампаний своего времени. Этот обласканный высочайшим вниманием государственный чиновник был, возможно, не меньшей жертвой произвола, чем его старший, замученный в тюрьме брат». (14, стр. 255) Оставим этот вопрос открытым.

Сколько-нибудь ясное представление о судьбе русского биолога Запад получил только летом 1945 года. Руководители академий наук разных стран получили приглашение на празднование 220-й годовщины АН СССР. К рассылаемым проспектам прилагались списки здравствующих и недавно почивших советских академиков. Имени Николая Вавилова не оказалось ни в том, ни в другом списке. Запад шокирован. Королевское общество и Национальная академия наук США обратились с официальным запросом в Москву, но ответа не получили. Тогда в дело вмешался «биологический интернационал» - ученые разных стран стали писать в президиум АН, в ИГЕН, в ВИР и просто знакомым русским генетикам. Большинства адресатов к этому времени не было в живых, другие потеряли работу, но и те, до кого письма дошли, ответить на них не решились: «общение с заграницей» влекло в сталинские времена самые тяжелые последствия.

Упорное молчание русских еще больше взволновало мировую научную общественность. В декабре 1945 известный американский генетик Карл Сакс обратился в научный журнал “Science”: «Мы имеем сообщение нашей Национальной Академии Наук о том, что Николай Вавилов умер. Но как он умер и почему?». Профессор Сакс призывал ученых мира не прекращать протестов до тех пор, пока русские не дадут вразумительного объяснения случившемуся. Это сообщение вызвало целый поток некрологов, статей, писем с самого различного характера предположениями об аресте и гибели ученого. Но в одном научный мир был единодушен: виновником гибели Вавилова все в один голос называли Лысенко, без упоминания этого «злого гения русской биологии» не обходился ни один некролог, ни одна статья.