В камере смертников Вавилов пробыл в общей сложности около года. За это время арестантов ни разу не вывели на прогулку. Им было запрещено переписываться с родными, получать передачи. Их не выпускали в баню и даже не давали мыло для умывания в камере. К весне 1942 года состояние Вавилова ухудшилось, и он тяжело заболел цингой. 25-го апреля 1942 года Вавилов пишет душераздирающее письмо председателю СНК СССР Л.П. Берии:

«Глубокоуважаемый Лаврентий Павлович! Меня обвиняют в измене Родине и шпионаже. На суде, продолжавшемся несколько минут, мною было заявлено категорически, что это обвинение построено на небылицах, лживых фактах и клевете. Перед лицом смерти, как гражданин СССТ, считаю своим долгом заявить, что я никогда не изменял своей Родине. Все мои помыслы – продолжить и завершить неоконченные научные работы на пользу Советскому народу. Мне 54 года. Я был бы счастлив умереть за полезной работой для моей страны. Прошу и умоляю Вас о смягчении моей дальнейшей судьбы, о предоставлении работы по моей специальности хотя бы в скромнейшем виде (как научного работника – растениевода и педагога), о разрешении общения с моими родными, о которых я не имею сведения более 1,5 лет» (10)

Но весной 1942 года в тюрьме разыгралась эпидемия дизентерии. Заболел и Вавилов. Но и это испытание не было для него последним. К двум академикам Вавилову и Лупполу, посадили какого-то умалишенного, который, пуская в ход кулаки и зубы, отнимал у них утреннюю пайку хлеба. Все это время в Саратове жила, поселившаяся у своей сестры - учительницы, жена Вавилова. Но о том, что муж ее в Саратове, она не знала и посылала посылки по старому адресу в Бутырскую тюрьму в Москву. Вавилов тоже ничего не знал о жене.

Сергей Иванович Вавилов не мог бездействовать, видя трагическое положение брата. Узнав об отказе замены наказания, он идёт к Президенту АН СССР, ботанику Комарову, убеждает его в несправедливости приговора, и они вместе пишут письмо генсеку Сталину с просьбой о помиловании. К сожалению, об отправке этого письма Комаровым сведений нет. Сергей Иванович оказывал материальную поддержку семье брата, о чем с благодарностью вспоминает его племянник Юрий Николаевич Вавилов, здравствующий и поныне.

Самой значительной фигурой из тех, кто пытался открыто выступать за академика Н.И. Вавилова, был его 77-летний учитель Д.Н. Прянишников. Он был удостоен звания Героя Социалистического Труда, награжден Сталинской премией. Весной 1941 года он написал Берии письмо, где разоблачил Лысенко как ученого и руководителя ВАСХНИЛ. Оно осталось без ответа. Тогда в начале 1942 года Прянишников отправляет в Москву телеграмму, в которой представляет работы Н.И. Вавилова на соискание Сталинской премии. Такая дерзость могла стоить ему жизни, но и это сошло ему с рук. Осенью 1942 года Прянишников в частном разговоре с президентом АН Комаровым открыто заявляет, что Лысенко убил Вавилова, чтобы захватить все его должности. Ходатайство доходит до Генпрокурора Вышинского, но успеха не имеет. То же самое с Молотовым. Прянишников, Комаров и С.И. Вавилов даже писали письмо в Кремль зимой 1943, но, попав в руки Берии, письмо легло на дно. Круг замкнулся. И тем не менее, в конце 1943 года 80-летний Прянишников попадает на прием к наркому внутренних дел. «На столе были разложены тома дела №1500, академику предоставили возможность беспрепятственно читать показания подследственного и свидетелей. «Вот видите, - сказал Берия, раскрывая очередной том дела, - Вот он сам своей рукой пишет, что продался английской разведке». Прянишников заявил, что бумагам не верит. Он знает ученика 40 лет и убежден, что Вавилов не был ни шпионом, ни вредителем. «Поверю, если только он мне все это скажет», - заключил старик и , не прощаясь, пошел к двери». (14, стр. 219)

13-го июня 1942 года заместитель народного комиссара внутренних дел В.Н. Меркулов пишет председателю военной коллегии Верховного суда СССР Ульриху о Вавилове и Лупполе: "Ввиду того, что указанные осужденные могут быть использованы на работах, имеющих оборонное значение, НКВД СССР ходатайствует о замене им высшей меры наказания заключением в исправительно-трудовом лагере НКВД сроком на 20 лет каждому". Президиум Верховного Совета СССР быстро принял постановление. Легко себе представить, с какой радостью Вавилов писал: "Настоящее постановление мне объявлено 4-го июля 1942 года". Казалось, все будет хорошо. Вавилова и Луппола из подвала перевели в общую камеру на 1-ом этаже. Вскоре отправили в лагерь Луппола. Но Вавилов так и не дождался этого желанного для него теперь лагеря. Он заболел дизентерией и 24-го января 1943 года попадает в тюремную больницу в тяжелой стадии дистрофии.

26 января 1943 года Николай Иванович Вавилов скончался в 7 утра при явлениях упадка сердечной деятельности…

Часть 5

Постскриптум

То, что случилось уже, нельзя неслучившимся сделать.

Феогнид, философ, 6 век до н. э. (14, стр. 248)

Глубокой осенью 1942 года в Алма-Ату, где находился академик В.Л. Комаров, президент академии наук СССР, приехал пресс-атташе американского посольства в Москве. Миссия его состояла в том, чтобы вручить президенту дипломы двух новых членов The Royal Society of London, Королевского общества английской академии наук. Им были математик И.М. Виноградов и биолог Н.И. Вавилов. Комаров по-английски почти не говорил, поэтому встреча с дипломатом была поручена академику-лингвисту Мещанинову и помощнику президента Чернову. Пресс-атташе вручил представителям Президиума АН СССР два красиво оформленных диплома в виде свитков и бланки, в которых вновь избранные члены должны были расписаться в получении дипломов. Подписанные бланки надлежало через МИД СССР вернуть в посольство Великобритании.

«После приема, когда англичанин уехал, - вспоминает Чернов, - мы отправились к Комарову, чтобы обсудить сложившуюся ситуацию. Что делать с дипломом Вавилова, а главное – с бланком, который он должен подписать? Мы не имели не малейшего представления о том, где находился Николай Иванович, не знали даже, жив ли он. Но сообщить англичанам правду было также невозможно. В конце концов, мы приняли прямо-таки соломоново решение: отправить диплом вместе со злополучным бланком в город Йошкар-Олу, где в военные годы со своим Оптическим институтом находился в эвакуации Сергей Вавилов. В сопроводительном письме Комаров просит Сергея Ивановича заполнить форму расписки без инициалов, что тот и сделал». Чем закончилась эта афера Чернов за давностью времени вспомнить не мог, но он хорошо запомнил другое: вскоре после отправки в Москву бланка с фиктивной подписью из посольства Великобритании последовало весма ядовитое письмецо, где президенту Академии Наук разъяснили – «мы ожидали подпись не Сергея Вавилова, а Николая…» (14, стр.251)

Официальный взгляд на академика Вавилова в первые послевоенные годы состоял в том, что этот шпион и вредитель изобличен, обезврежен, понес наказание и вспоминать о нем, следовательно, незачем. Труды его не только не издавались, но на них запрещено было даже ссылаться. Из учебников изъяли всякое упоминание о законе гомологических рядов и теории центров. Всякая попытка реабилитировать имя ученого, признать за ним какие-либо заслуги встречала резкий отпор властей. Не нашлось для Н.И. Вавилова места в книге, посвященной столетию Географического общества СССР, в Словаре русских ботаников, Большой Советской Энциклопедии. Статья о нем появилась лишь в 1958 году в дополнительном томе.