Лишь передовые люди той эпохи — среди них молодые критики, художники, лю­бители искусства — по-настоящему ценили творчество Писсарро. Благодаря част­ным коллекционерам и маршанам Камиль Писсарро в 90-е годы получил известность и в своей стране и за границей; его картины, нашедшие широкий круг любителей, регулярно выставлялись в галереях Дюран-Рюэля. В Эраньи он построил себе большую удобную для работы мастерскую. К нему часто приезжали гостить друзья-художники, а зимой в Париже Камиль Писсарро был в центре целого кружка молодежи — живописцев, литераторов и критиков. Он излагал молодым свое понимание задач живописи, стремился подвести итог импрессионизма и сфор­мулировать принципы этого направления в живописи.

Он умер 13 ноября 1903 года и был похоронен на кладбище Пер-Лашез в Париже.

В памяти тех, кто знал Камиля Писсарро, остался образ мудрого, благород­ного старика, благосклонно относящегося к начинаниям молодых. Но надо полагать,в действительности «папаша Писсарро» был сложнее, чем этот хрестоматийный портрет, который вырисовывается из мемуаров его молодых друзей, написанных ими, когда они и сами уже состарились. У Камиля Писсарро не было прижизнен­ного биографа, он никогда не вел дневника, и все же личность этого прекрасного художника может раскрыться перед каждым, кто прочтет оставленное им обшир­ное эпистолярное наследие.

Писсарро охотно брался за перо не только потому, что, в отличие от своих товарищей импрессионистов, был склонен к теоретизированию и размышлению о проблемах развития искусства и общества, но и потому, что как-один из передо­вых людей своего времени благодаря исключительной доброте своего характера, притягивавшей к себе современников, он обладал широким кругом связей среди художников, литераторов и журналистов. Его отношения с ними имели не просто личный, дружеский характер, но во многом были определены совместной борьбой против официальной реакционной идеологии, против салонно-академического искусства и его приверженцев — вообще против неумолимых законов буржу­азного общества, обрекавших художника на изоляцию от публики и часто на нищету. Поэтому письма Писсарро являются одним из важнейших документов своей эпохи и необходимым источником для изучения французского искусства, последней трети XIX века.

Среди тех, кому адресованы письма, — писатели Мирбо и Золя, публицист и общественный деятель Жан Грав, художники Моне, Синьяк, ван Риссельберг, Люс, коллекционер картин доктор Гаше, маршан Дюран-Рюэль и многие дру­гие.

Отличительной чертой Камиля Писсарро было полное отсутствие эгоцентризма, его свидетельства — всегда хроника объективных фактов. Его суждения, отлича­ющиеся точностью оценок, зоркостью описаний, следует воспринимать как поле­мику со статьями современных ему профессиональных литераторов и художест­венных критиков.

Переписка с сыном началась в связи с тем, что в конце 1882 года родители решили послать Люсьена в Англию, чтобы он изучил в совершенстве английский язык. Хотя Люсьен с детства проявлял способности к рисованию, его мать наста­ивала на том, чтобы он овладел профессией более надежной, чем ремесло худож­ника. В Лондоне Люсьен обосновался в доме своего дядюшки Финнеаса Исаак-зона, мужа сводной сестры Камиля Писсарро. Он устроился на службу в музы­кальное общество, по вечерам продолжая заниматься рисунком и живописью.

Отец писал ему в Лондон, а когда Люсьен приезжал во Францию, то письма шли из Парижа в Эраньи или из Эраньи в Париж,

Люсьен все-таки стал художником, причем не похожим на своего отца. Он испытал большое влияние английских художников — Риккетса и Шэннона, увлекался искусством прерафаэлитов и получил известность на рубеже веков как оформитель книг и автор гравюр на дереве. Люсьен женился на англичанке — Эстер Бенсьюзан — и навсегда остался жить в Англии.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Камиль Писсарро не только один из больших художников своего времени, он олицетворяет еще и тот энтузиазм, который вызывала новая живопись, создавав­шаяся во второй половине XIX века в Париже — под Парижем здесь следует разуметь Орнан, Ветейль, Живерни, Овер и Экс-ан-Прованс. Он всегда один из первых, если не первый, различал и защищал все новое и интересное, что только появлялось в искусстве. Его мужество было равно его проницательности, а его энтузиазм был всегда трезвым. Он никогда не ошибался. Потому ли, что он был непогрешим, потому ли, что он был справедлив и необыкновенно добр, или по­тому, что у него был крупный нос с горбинкой и большая борода, но людям, кото­рые знали его в 90-х годах, он представлялся кем-то вроде Господа бога. Можно сказать, что он был богом-отцом с небольшими людскими недостатками, и это делало его еще более человечным. Его черные глаза выражали ум, проницатель­ность и необыкновенную мягкость, и она слышалась в его голосе, который мог быть оживленным, но никогда не переходил в крик. Люди, которые повышают голос, внушают недоверие более тонким натурам, которых надо убеждать, а убе­ждает спокойная, ясная речь. Энтузиазм Писсарро не ослабел и с возрастом, до конца жизни он сохранил молодость порывов .

Писсарро, согласно его метрическому свидетельству, было уже за пятьдесят, когда он увидел первые картины Сера. Его поражают точность глаза и твердость руки новичка, он тут же осведомляется о нем и о его научном методе и заинтере­совывается им настолько что, будучи уже пожилым человеком, не колеблется пойти в ученики к учителю, который моложе его на 28 лет, и начать изучать оптику, как если бы он был студентом. Писсарро оплакивал Сера, умершего в тридцать два года, и навсегда остался его приверженцем. Естественно, что он сдружился с Синьяком, который, можно сказать, перенял наследство Сера. Вероятно, Писсарро первый обратил внимание Синьяка на Йонкинда, когда тот был почти неизвестен, и назвал его мэтром. У Писсарро с Синьяком были не только одинаковые художественные вкусы и убеждения, но и одинаковые поли­тические, вернее, социальные взгляды, которые тем не менее считались револю­ционными.

Чтобы разбираться в достоинствах картин музеев, нужны не только вкус и ум, нужно не столько смотреть, сколько слушать и следовать. В крайнем случае, надо уметь сделать выбор. Но для того чтобы распознать достоинства попыток неизвестного молодого художника, оценить их, даже прежде чем они ясно выяви­лись, для того чтобы среди птенцов, которые все вместе барахтаются в ручейке, различить будущего лебедя, для этого нужны смелость и воображение и особый дар предвидения. В шестьдесят лет Писсарро радостно приветствует Вюйара и Боннара, которым было не более двадцати . Они его немного стесняются, пока его милое товарищеское отношение не приручает их. Писсарро не обманулся также в Лотреке, уже по его первым литографиям распознав его талант .

Как бы ни были искусны, тонки, иногда даже утонченны, и всегда гармоничны пейзажи, создаваемые Писсарро, как бы привлекательны ни были его трудо­любивые крестьянки, они всегда естественны, и он их никогда не принаряжает; даже в самых изящных из его вееров, их персонажи так же подлинны, как под­линны его набережные и бульвары. Но как бы своеобразен ни был во всех част­ностях и в целом Писсарро, вероятно, настоящая оригинальность его в смелости и уверенности его суждений в живописи.