В основе отождествления универсального и индивидуального лежит уподобление родительской диады - матери и отца - двум великим первоосновам мира - Природы и Бога, а также редукция значения родительской пары для ребенка и его бисексуальности к трансцендентальной схеме универсальной субъективности. По сути, описанный Фрейдом Эдипов треугольник, есть та же самая гегелевская триада, где субъект полагает себя в «природе» - идентифицируется с Матерью, затем полагает себя в «духе» - идентифицируется с Отцом, и, наконец, достигает абсолютного самосознания - самоидентификации. Траектория этой идентификационной трансформации проста - дело в том, что амплитуда субъекта ограничена двумя областями - центральной и периферийной. Радикальное отличие фрейдовской аналитики субъекта от трансцендентальной философии в том, что последняя либо вообще исключает из своего влияния половую расщепленность, либо приписывает субъекту мужской пол. Фрейд же открывает расщепленность субъекта и приписавает ему бисексуальность, которая обнаруживается только на самоидентификационном этапе истории субъекта, когда происходит окончательное расщепление на субъект и объект. В основе этой дифференциации Фрейд видит половое различие, где «мужское» включает «активность», «субъект» и центральную позицию, а «женское» включает «пассивность», «объект» и периферийную позицию.

Показательны в культурном отношении «материнская» и «отцовская» эпохи. Если первая характеризуется такими культурными феноменами как космоцентризм, матриархат, язычество, политеизм, анимистический тотемизм, культ земли, плодородия и земледелия, то для второй характерны - теоцентризм, авторитарный монотеизм, вертикаль социальной иерархии, устремленная ввысь архитектура, централизирующая урбанизация. (Так Фрейд видит в «религиозной потребности» рецидив инфантильной потребности в отце[248], только на более высоком уровне, когда неудача нарциссической идентификаци с отцом оборачивается потребностью в нем, т.е. религиозность основана на замещении бытия отцовской инстанцией.) И, наконец, наступает эпоха, где субъективность, выражаясь словами Гегеля, «доводится до своего понятия» - это эпоха антропоцентризма, полной субъект-объектной оппозиции, эпоха человека, полностью оторвавшегося от Земли-матери и от Бога-отца, эпоха индивида не укорененного ни в «Небе», ни в «Земле», а основывающего свое бытие только на своем разуме и воле.

Но явления патриархальной и матриархальной эпох нас интересуют только в той известной мере, в которой они состоялись на географическом пространстве европейской цивилизации, к которой мы собственно и принадлежим. Ареалом ее возникновения принято считать Средиземноморье, поэтому из рассмотрения выпадают большинство языческих культур в их яркой и наиболее чистой «натуралистичности», и такие богатейшие культуры, чья ментальность просто-таки стала символом всего маскулинного и патриархального.

Такое перенесение становится возможным только как существенным образом возвращение. Это отнюдь не дедуктивная экстраполяция с известного на неизвестное, и не синтетическое обобщение многообразия эмпирических данных. Сам способ такого возвратного перенесения возможен также, как "психоанализ стихий" Гастона Башляра, когда сущность и явление меняются местами, и то, что всегда представлялось только феноменом, на самом деле выступает в качестве сущности какого-то другого феномена.

Итак, рассмотрим историю трансцендентального Эдипа, которая предстанет как его семейная драма, чьи перипетии растянутся во все протяжение человеческой истории.

а) Античность. Мать. Лицо

Античное детство Эдипа протекает в заботливом окружении горизонта, превращающего всю землю в одно большое лоно. Вся наличная телесность, полностью воплощающая собой присутствие божественного, светится светом «лица земли». Здесь нет и тени намека на какую-то «вертикальную» субординацию и иерархическое доминирование «небес» над «землей». Чисто горизонтальные отношения уравновешивают противостояние «небесных» и хтонических божеств. Мир для Эдипа-ребенка уподобляется прежде всего фигуре Матери, Великой Матери. Соки Матери-земли пропитывают все зримо-явленное, подчиняя его оптической логике круга, которым описывается все, от мелочей до горизонта пространства, от чаши до диска лучезарного солнца. Границы пространственного горизонта подобны границам колыбели или яслей, где есть только ребенок и его любимые игрушки.

Та же пространственная ограниченность объемлет игралища спортивной арены и театра. Архаический коллективизм семейно-родового типа складывается вокруг материнской фигуры, чей матриархат пронизывает весь круг жизни только горизонтальными связями.

б) Средневековье. Отец. Имя

Средневековое отрочество Эдипа проходит в вотчине сурового, но справедливого Отца, в которой хроника его жизни попечительно субординируется вертикальными связями патриархальной иерархии. Хроникализация жизненного распорядка, происходящая в процедуре обмена сферы пространственного горизонта на сферу временной вертикали, задается из перспективы исторической темпоральности режимом "покаяния" в грехах прошлого и режимом "надежды на спасение" в будущем, порождая временную схему отношения "прошлого" и "будущего" как проекцию этической схемы отношения "греха" и "прощения", - чем экстенсивнее укорененность в поле признания человеком своих прегрешений, тем интенсивнее устремленность человека к трансцендентальному Богу. Эдипу-отроку принадлежит пассивная роль в конституирующей средневековую интерсубъективность системе: Отец-Сын. Слово (оно же Имя) Отца как инстанция Закона предопределяет и регламентирует всю сеть жизненной стратификации и вместе с тем обеспечивает сохранность каждого члена семьи - общины.

Вертикальная связь оппозиционного Плоти (грамматически принадлежащего женскому роду) Духа (мужской род) с Небесами, с-видетелем которых последний является, своей проекцией на горизонт Земли ("тварной плоти") создает условия трансгрессии за пределы языка и оптики и утверждает приоритет линейной и направленной истории перед циклической природой, упраздняя судьбу в пользу предопределения.

в) Новое время. Субъект. Центр.

И наконец настает пора автономной юности Эдипа, приходящейся на период Нового Времени. Потерявшая былое очарование и красоту Мать-природа и убитый Отец-Бог - вот обстоятельства жизни осиротевшего новоевропейского юноши. Когитальный нарциссизм полностью расквитался со своим опорно-принципиальным прошлым. Благополучно выпав поочередно, сначала из крайности идентификации с Природой в пользу трансцендентального Творца тварного мира, чей исток вознесся далеко от земли, затем из крайности идентификации с Богом путем самоудостоверивания в автономном cogito. Таким образом, субъект окончательно впал в центр, различие этих крайностей обусловивший, с которым совпадает и источник его собственного расщепления. Раскол мира на res cogitans и res extensa спроецировался на человеческое существо различием духа и тела. Природа, пришедшая в режиме учреждения превосходства идеального над реальным в крайность символа, чье бытие сводится к тому, чтобы только служить отражением своего трансцендентного истока, теперь окончательно становится объектом научно-технического освоения. А то, что венчало иерархию средневекового бытия, ныне опосредуется в математический органон научного исчисления, ибо создается он за счет Имени Бога, поскольку сферой конституирования математических идеальностей оказывается та сфера, которая в Средние века почиталась исключительно как компетенция Логоса.