«Созерцания» состоят из шести циклов, делящихся на две части по отношению к дате гибели Леопольдины Гюго (1843) - «Некогда» (стихи 1830-1843 годов) и «Ныне» (стихи 1843-1856 годов), причем датировки под стихотворениями не всегда обозначают время создания, зачастую лишь соотнося стихотворение с тем или иным событиям жизни Гюго.

В первых трех циклах — «Заря», «Душа в цвету» и «Борь­ба и мечты» преобладают стихотворения, близкие по своему поэтическому настрою к поэзии 1830-х годов. В цикле «Заря» гово­рится о юношеской восторженности, о радости открытия мира, о первых литературных успехах. В пространном «Ответе на обвинение» Гюго повествует о той революции, которую он произвел во французской литературе, излагает принципы своей поэтической реформы, суть которой в демократизации поэзии. Цикл «Душа в цвету» воспевает любовь, мечтательность, красоту окружаю­щего мира. В цикле «Борьба и мечты», хотя он относится еще к части «Некогда», появляется тема земного зла, тяжелых жиз­ненных испытаний, социальной несправедливости (стихотворение «Melancholia», навеянное известной картиной Дюрера, изобра­жающей скорбного ангела, исполненного печали за род челове­ческий). Заключительное стихотворение цикла - «Magnitudo parvi» («Величие смиренного») переводит в символический план об­раз смиренномудрого созерцающего пастуха, которому открыты тайны мироздания и общение с Богом. Отныне эта пантеистиче­ская тема станет одной из ведущих в поэзии Гюго. Четвертый цикл - «Pauca meae» («Моей крошке») открывает раздел «Ныне» и целиком посвящен дочери и переживаниям и размышлениям, связанным с ее смертью («Привычку милую имела с юных лет .», «Едва займется день, я с утренней зарею .», «В Виллекье», «Mors» - «Смерть»). В следующих циклах находит развитие об­раз поэта-созерцателя, находящегося во власти своих видений. В цикле «В пути» это размышления о жизни («На дюне»), над ее повседневными картинами («Нищий», «Пастухи и стадо»). В цикле «На краю бесконечности» перед нами образ пророка, полного решимости разгадать загадку бытия (стихотворение «Ibo» - «Пойду»).

Никогда Гюго не удавалось объединить в одном поэтиче­ском сборнике такое разнообразие поэтического материала, и никогда он не достигал такой глубины в трактовке своих поэти­ческих тем, как в «Созерцаниях». Поэтическое искусство Гюго в этом сборнике достигает своей вершины.

Сборник «Созерцания» принес Гюго большой коммерче­ский успех. Это было очень кстати, ибо поэту хотелось иметь надежное пристанище для себя и своей семьи. Дело в том, что еще в 1855 году ему пришлось покинуть свое джерсейское убежище. После официального визита Наполеона III в Лондон (шла Крымская война, за событиями которой Гюго следил с большим интересом) английская королева Виктория летом 1855 года отправилась, в свою очередь, во Францию, что при­вело к публикации в Лондоне французским изгнанником Фелик­сом Пиа протеста, составленного в самых резких выражениях. Газета эмигрантов, проживавших на Джерси, перепечатала его. Редактор и двое его сотрудников были немедленно высланы. Гюго, не одобрявший форму, в которую Пиа облек протест, тем не менее выразил солидарность с газетой. Результатом была высылка всех французских эмигрантов. 31 октября 1855 года Гюго с семьей отплыл с Джерси на соседний остров Нор­мандского архипелага Гернси. Здесь он 16 мая 1856 года, после выхода «Созерцаний», покупает дом № 38 за 24000 франков и называет его Отвиль-Хауз, после некоторых колебаний не назвать ли его Либерти - Хауз (Дом Свободы). В августе он пишет Жюлю Жанену: «От первой балки до последней чере­пицы «Созерцания» оплатят все. Эта книга дала мне крышу над головой .» Преимущество этого приобретения было в том, что оно затрудняло высылку Гюго, поскольку он становился домовладельцем и налогоплательщиком, неудобство - в том, что оно привязывало писателя к Гернси, хотя надежд на ско­рое возвращение во Францию у него поубавилось: режим Напо­леона III был признан Англией, Крымская война окончилась победой Франции и Англии над Россией и заключением закреп­лявшего ее Парижского мирного договора 1856 года, императрица Евгения родила Наполеону долгожданного наследника престола. Как бы то ни было, Отвиль-Хауз обеспечивал Гюго независимость и возможность трудиться и стал чем-то вроде французской Ясной Поляны, откуда в течение четырнадцати лет раздавался громовой непокоренный голос поборника свободы и справедливости.

Как и на Джерси, Гюго подчиняет свой день строгой дисцип­лине. Встает он рано, обливается холодной водой, затем ему приносят к завтраку два яйца и черный кофе, после чего он совершает ребяческий по внешности ритуал: посылает воздушные поцелуи в направлении соседнего дома, где живет Жульетта Друэ; зна­ком для нее, что ночь прошла хорошо, служит белая салфетка, вывешенная на перилах балкона. До полудня Гюго работает в за­стекленной вышке над домом, откуда в ясную погоду видно нормандское побережье и где он чувствует себя как бы в от­крытом небе, «посреди вечных материй». В полдень к столу Гюго, всегда открытому для многочисленных гостей, сходятся фран­цузские изгнанники, посетители с материка, многочисленное жен­ское общество, которое он всегда весьма ценит. После второго зав­трака Гюго обычно встречается с Жюльеттой Друэ, и они вместе отправляются на прогулку по живописным местам острова. Около трех часов дня Гюго возобновляет работу до обеда и старается к 10 часам вечера быть в постели. Этот режим обеспечивает ему хорошее здоровье и настроение, исключительную работоспособность и удовлетворение результатами своего интенсивного труда.

В отличие от Гюго семья его, к которой также присоединилась сестра г-жи Гюго, тяготится пребыванием на острове, но в тече­ние трех лет полностью разделяет изгнание поэта, что дается ей нелегко, ибо гернсейское «общество» держит их на расстоянии." Старший сын Шарль Гюго занят фотографией и любовными интрижками, составляет биографический очерк «Люди изгнания»; младший Франсуа Виктор, уравновешенный и усидчивый, затевает точный прозаический перевод всего Шекспира, который бу­дет выходить в свет с 1859 по 1866 год и принесет ему ува­жение знатоков. Склонная к меланхолии дочь Адель музицирует на фортепьяно, а в перерывах ведет подробный «Дневник изгна­ния», полный жалоб на тоскливое существование. Г-жа Гюго, на основе собственных воспоминаний и «романтизированных» свидетельств мужа, пишет, иногда под его прямую диктовку, известную книгу «Виктор Гюго по рассказам одного из свидетелей его жизни» (опубликована в 1863 году).

Ободренный успехом «Созерцаний», Гюго чувствует себя во власти поэтического вдохновения. По совету своего изда­теля Этцеля он принимается за активную работу над сборником «маленьких эпопей», небольших поэм на сюжеты мифо­логии, Священного писания, житийной литературы и всеобщей истории. Так появилась знаменитая «Легенда веков», первая серия которой вышла в свет в октябре 1859 года. Выход книги был значительным общественным и литературным событием. С одной стороны, книга заявляла соотечественникам Гюго о том, что их крупнейший национальный поэт находится в изгнании в знак протеста против существующего в стране режима, кото­рый вынужден тем не менее считаться с ним, не осмеливаясь даже чинить препятствия к изданию его книг на родине, не­смотря на гордый отказ эмигранта вернуться во Францию по всеобщей амнистии 1859 года (18 августа он заявил в своей «Декларации» по поводу этого события: «Я вернусь, когда вернется свобода»). С другой стороны, «Легенда веков» свиде­тельствовала о том, что не только не потускнели, а во многом приобрели новую яркость краски поэтической палитры Гюго, но и творческие возможности романтизма, принципам которого писатель оставался верен до конца, еще далеко и далеко не исчерпаны. Во Франции сошли со сцены такие поэты-романтики, как Альфред де Мюссе и Жерар де Нерваль, в 1857 году гром ко заявили о себе предтеча символизма Шарль Бодлер со своими «Цветами Зла», осужденными наполеоновской юстицией предтеча натурализма Гюстав Флобер с «Г-жой Бовари», едва избегший осуждающего приговора, а гернсейский патриарх из­влекал все новые и новые звуки из своей романтической чары, приковывая к себе всеобщее внимание и вызывая удив­ление.