С нарочито неясными, намеренно затуманенными финалами мы сталкиваемся во многих произведениях Пушкина. Прием намеренной недосказанности, недоговоренности Пушкин использует довольно часто, не преследуя цель только внешней занимательности, а вкладывая в него глубокий идейный смысл. Вспомним исключительное по своей глубочайшей исторической перспективности безмолвие народа, которым так нетрадиционно заканчивается пушкинский «Борис Годунов». Наиболее концептуально значимым примером в этом отношении может быть и финал «Евгения Онегина»:

Она ушла. Стоит Евгений,

Как будто громом поражен.

В какую бурю ощущений

Теперь он сердцем погружен!

Но шпор внезапный звон раздался,

И муж Татьянин показался,

И здесь героя моего,

В минуту, злую для него,

Читатель, мы теперь оставим,

Надолго… навсегда…

(V, 190)

Этот своеобразный «конец без конца» немало смущал критиков и ближайших друзей Пушкина. Поскольку «роман в стихах» не был доведен до привычных фабульных границ (герой «жив и не женат»), многие друзья Пушкина убеждали его продолжить свое произведение. Мы соглашаемся с Б.И. Бурсовым, который указывает на то, что «не в духе автора» было взяться снова за «Евгения Онегина», «ведь Пушкину никогда не требовалась окончательность в чем бы то ни было, особенно в творчестве»[95]. И в то же время мы можем с уверенностью рассматривать роман как целостное художественное произведение. «Незавершенность» (отсутствие логического конца) дала поэту возможность наложить последний выразительный штрих на образ-тип «лишнего человека», который был впервые показан им в лице Онегина. А соразмерность частей, их «переклички» не только придают композиции романа архитектурную точность, но и показывают коренные перемены, которые произошли в положении героя и героини по отношению друг к другу; они дают наиболее верный ключ к пониманию их характеров и судеб.

Какова же общая стилевая картина романа в стихах? Начнем с особенностей пушкинского стихотворного слова. Пушкин создавал свои стихотворения в различной стилистике, соблюдая, однако, внутри текста уравновешенную стилистическую манеру. Можно сразу отметить, что для лексики романа характерно сочетание слов с различной речевой окраской, притом очень гармоничное. То есть поэт создает текст как бы на «пересечении» несовпадающих лексико-стилистических сфер. «Это возможно потому, - отмечает Ю.Н. Чумаков, - что Пушкин как лирический поэт с глубокой эпической подосновой умеет и входить в ту или иную стилистику и вместе с тем как бы дистанцироваться от нее. Для Пушкина материалом является не только язык, но и стиль, и поэтому можно сказать, что он пишет не в том или ином стиле, а стилями»[96]. Действительно, уже в 1822 г. Пушкин «высказал убеждение, что путем к художественной правде является отказ от ложной условности соответствующих литературных стилей»[97].

Возьмем знакомое описание природы:

(5) Уж небо осенью дышало,

(6) Уж реже солнышко блистало,

(7) Короче становился день,

(8) Лесов таинственная сень

(9) С печальным шумом обнажалась,

(10) Ложился на поля туман…

(V, 92-93)

Этот отрывок кажется стилистически однородным, но здесь есть почти незаметные колебания стиля. Уже в первых двух стихах (5,6) на фоне единого ритма, анафор, глагольных рифм есть стилистическое неравенство двух олицетворений, где «небо», дышащее осенью, напоминает о торжественной, приподнятой стилистике XVIII в., а «солнышко» веет детством и сказочностью. Те же явления в стихах 7-10. Если взять вне контекста стих «Короче становился день», он будет звучать информационно-прозаически. В стихах 8-9 мы видим торжественно-литературное олицетворение, стих 10 снова возвращает к простому выражению.

Как можно заметить, в стиле автора царит атмосфера непринужденной «болтовни», доверительно-интимный тон, не мешающий лирике, патетике и иронии. Ю.М. Лотман очень верно отметил, что именно эта «сознательная ориентация на повествование, которое воспринималось бы читателем как непринужденный, непосредственный нелитературный рассказ, - определила поиски новаторского построения поэтической интонации в «Евгении Онегине»[98]. Эта интонация «создавала в читательском восприятии эффект непосредственного присутствия, что резко повышало степень соучастия и доверия читателя по отношению к тексту»[99]. Далее исследователь связывает лексико-семантический строй стиха и тип интонации с ритмико-синтаксическим построением стиха.

Обратим внимание на то, что роман написан классическим размером золотого века русской поэзии, четырехстопным ямбом. В.С. Баевский называет четырехстопный ямб универсальным размером большой лиро-эпической формы, считая, что он «одинаково естественно проявляет себя и в напевной, и в ораторской интонации, в эпическом повествовании и в лирических излияниях, в высокой и бытовой тематике…»[100]. Впервые этот размер был великолепно разработан в «Руслане и Людмиле». Что касается романа «Евгений Онегин», то он явился вершиной строфического творчества поэта. «Онегинская» строфа романа по своей длине принадлежит к самым большим в русской поэзии, но в то же время она проста и гениальна. Пушкин соединил вместе три четырехстишия со всеми вариантами парной рифмовки: перекрестной, смежной и опоясывающей. Тогдашние правила стихосложения не допускали столкновения рифм одинакового типа на переходе от строфы к строфе, и Пушкин добавил к 12 стихам еще 2 со смежной мужской рифмой. Получилась формула «АбАбВВггДееДжж», где замыкающее двустишие композиционно оформляет всю строфу, придавая ей интонационно-ритмическую и содержательную устойчивость. 14-стишие «Онегина» по протяженности равно сонету, т.н. «твердой форме», хотя неизвестно, имел ли в виду это сходство Пушкин. Но, возможно, 14 стихов являются оптимальной единицей для читательского восприятия.

Для «свободного романа» сам строфический принцип композиционного построения оказался наиболее целесообразным. И, как ни парадоксально, именно в строго очерченных рамках достигается «божественная» творческая свобода Пушкина (согласно образному высказыванию Н.Н. Скатова, «колоссальное здание, составленное из тысяч стихотворных строк, легко и воздушно»[101]). Каждая строфа является миниатюрной, относительно завершенной главкой, и, естественно, писателю всегда легче переходить в новой главе к новой теме, то есть вести многотемное повествование и «вмещать полное и разнообразное содержание»[102]. Это соответствует идее отражения в литературе черт многообразной и противоречивой жизни. Можно сказать, что естественная многотемность, заключенная в строфическом построении, позволила Пушкину создать широкий по охвату материала современный и одновременно исторический роман, и в полной мере проявить свое авторское «я» - во взгляде на реальность через призму своей духовной жизни.

Пожалуй, одной из важнейших особенностей «Евгения Онегина» является то, что и текстом романа, и собеседником автора оказывается «сама Жизнь», «ее роман»[103]. Как верно указывает Ю.М. Лотман, «такой взгляд связывает пушкинский роман не только с многообразными явлениями последующей русской литературы, но и с глубинной и в истоках своих весьма архаической традицией»[104]. Таким образом, художественное своеобразие романа в стихах «подчеркивает его глубокую двустороннюю связь с культурой предшествующих и последующих эпох»[105].