В Париже Лев Николаевич знакомился с культурной и общественной жизнью Франции: посещал лекции, кон­церты, Лувр, Национальную библиотеку. Его восхищало здесь чувство «социальной свободы». Но в то же время Толстой остро чувствовал противоречия буржуазной циви­лизации. То. что ему довелось увидеть в Париже, потрясло его на всю жизнь. Это была казнь на площади Рокетт. На глазах у Толстого гильотина отсекла голову осужденному. «Я видел иного ужасов на войне и на Кавказе, но ежели бы при мне изорвали на куски человека, это не было бы так отвратительно. как эта искусная и элегантная машина, посредством которой в одно мгновение убили сильного, свежего, здорового человека» — так под непосредствен­ным впечатлением происшедшего писал Толстой своему другу.

Он поспешно выехал из Парижа в Швейцарию, где «природа больше всего дает это высшее наслаждение жиз­ни». Но и среди швейцарской природы своим острым взглядом он подмечал контрасты, разрушавшие иллюзию идил­лической жизни. Встреча с нищим певцом у роскошного

отеля Швейцергоф в Люцерне послужила Толстому сюже­том для рассказа «Люцерн».

В этом рассказе, как ив повести «Детство», писатель показал истинное благородство и душевную тонкость в че­ловеке из народа, а под респектабельной внешностью бо­гатых туристов — духовную ограниченность и эгоизм.

В 1860 году Толстой отправился во второе заграничное путешествие. В это время он увлекся школьным делом, и целью его поездки было ознакомление со школами За­падной Европы. Тяжелым событием в жизни Толстого стала смерть любимого брата Николеньки на юге Франции, в Гиере. Он умер на руках Льва Николаевича. «Скоро месяц, что Николенька умер. Страшно оторвало меня от жизни это событие .— записал Толстой в Дневнике.— Николенькина смерть — самое сильное впечатление в моей жизни». Эта утрата заставила Толстого снова болезненно ощутить свое I сиротство. В письме А. А. Толстой он высказал вполне, кем был для него брат: «Мало того, что это один из лучших людей, которых я встречал в жизни, что он был брат, что с ним связаны лучшие воспоминания моей жизни,— это был лучший мой друг».

Из Франции Толстой в начале марта 1861 года прибыл в Лондон. Здесь ему посчастливилось присутствовать на лекции Чарльза Диккенса, который был одним из самых любимых писателей Толстого; его портрет он поместил в своем яснополянском кабинете среди портретов близких людей.

В Лондоне Толстой встретился с А. И. Герценом.

Продолжая дело декабристов в годы николаевской ре­акции, Герцен возвысил свой голос против самодержавного гнета и подвергся преследованиям правительства. Он по­кинул Россию и был основателем вольной русской прессы за границей. Его «Полярную звезду» и «Колокол», запре­щенные в России, жадно читала передовая русская моло­дежь. Читал их и Толстой. Его особенно интересовали материалы о декабристах, которые публиковались в «По­лярной звезде».

Герцен также был знаком с сочинениями молодого писателя, высоко ценил их. Огромный авторитет Герцена не смутил Толстого, и при встрече он горячо, порой даже яростно отстаивал перед Герценом свои взгляды на ко­ренные вопросы исторического развития России. В письме Тургеневу Герцен шутя жаловался, что Толстой в спорах «как под Севастополем берет храбростью и натиском». Каждый отстаивал важность своего дела: Герцен — дело революционной пропаганды вольным русским словом, Тол­стой — дело народного просвещения, которым в то время был одержим,— организацию сельских школ, «универси­тетов в лаптях», то есть учительских курсов. Толстой мечтал о преобразовании русской жизни мирным путем, мысль о насильственной революции его отталкивала.

Однако, страстно споря, Толстой и Герцен были друг другу близки. Толстой до конца дней восхищался Герценом и хранил память о своей единственной с ним встрече. На память о встречах в Лондоне Герцен подарил Толстому фотографию, на которой он сфотографирован вместе со своим другом, поэтом Н. П. Огаревым.

«Живой, отзывчивый, умный, интересный,— вспоминал Толстой много лет спустя,— Герцен сразу заговорил со мною так, как будто мы давно знакомы, и сразу заинте­ресовал меня своей личностью. Я ни у кого уже потом не встречал такого редкого соединения глубины и блеска мыслей .»

В письме к Герцену Толстой впервые упоминает о том, что начал писать роман о декабристе. Это было несколько глав, в которых описано возвращение декабриста Петра Лабазова с женой, дочерью и сыном из сибирской ссылки. Впоследствии из этого замысла выросла эпопея «Война и мир».

Из Лондона Толстой возвращался в Россию через Брюс- » сель. Здесь он сфотографировался. Снимок запечатлел происшедшую в нем перемену: мы видим его возмужавшим, энергичным, сильным, с черной, слегка кур­чавой бородой. Таким запомнился первым ученикам ясно-полянской школы их учитель. Таким он изображен на детском рисунке того времени.

О том, как важны и значительны были для Толстого его занятия с крестьянскими детьми, общение с ними, мы узнаем из его письма к А. А. Толстой: «Есть и у меня поэтическое, прелестное дело, от которого нельзя оторваться — это шко­ла . Классы рядом в саду под яблонями, куда можно пройти нагнувшись, так все заросло. И там сидит учитель, а кру­гом школьники, покусывая травки и пощелкивая в липовые и кленовые листья. Учитель учит по моим советам, но все-таки не совсем хорошо, что и дети чувствуют. Они меня больше любят. И мы начинаем беседовать часа 3—4, и никому не скучно. Нельзя рассказать, что это за дети — надо их видеть . Дом школы теперь почти отделан. Три большие комнаты — одна розовая, две голубые заняты школой. В самой комнате, кроме того, музей. По полкам кругом стен разложены камни, бабочки, скелеты, травки, цветы, физические инструменты и т. д.». Экспонаты для школьного музея Толстой собрал во время заграничной поездки. Дом школы, о котором идет речь,— флигель яс­нополянской усадьбы.

Однажды, занимаясь с детьми и желая приохотить их писать сочинения, Толстой предложил ученикам придумать рассказ на тему народной пословицы или поговорки. Школь­никам это понравилось. Толстому удалось пробудить в де­тях творческое начало. Сочинения крестьянских ребят вос­хищали Толстого серьезностью взгляда на жизнь, выра­зительностью языка. Лучшие рассказы «Ложкой кормит, стеблем глаз колет» и «Солдаткино житье» Толстой напе­чатал в приложении к педагогическому журналу «Ясная Поляна», который он издавал в 1862 году.

Школа еще более сблизила Толстого с жизнью народа, по-новому раскрыла для него его талантливость. Писатель отдавал силы народному образованию ради спасения «то­нущих Пушкиных и Ломоносовых», а они, по его наблю­дениям, «кишат в каждой школе».

Занимаясь с детьми, Толстой с восхищением наблюдал, как в крестьянском ребенке обнаруживается художник. Толстой утверждал даже, что творчество крестьянских де­тей открывало перед ним великие законы искусства. Об этом он писал в статье «Кому у кого учиться писать» — кре­стьянским детям у литераторов или литераторам у крестьянских детей. Выходило так, что учиться надо у детей. В этом выводе, по существу, отражено то, что дала Толстому-художнику школа: заглядывая в душу крестьянского ребенка, он усваивал народный взгляд на окружающее. Это была одна из необходимых предпосылок для создания народно-героической эпопеи о войне 1812 года — «Войны и мира».