«Если ты или твои преемники умрут раньше меня, то я помогу обеспечить выполнение главных желаний кардиналов и римского духовенства и мирян, чтобы Папа мог быть избран и возведен в сан из почтения к св. Петру».

Взаимодействия папства и норманнской политики с 1053 по 1059 год, естественно, породили антиимперский альянс, который регулировал отношения между папст­вом и империей как раз в тот момент, когда последняя была на грани кризиса.

Смысловые детали этого альянса проявились немед­ленно. В 1061 году именно нормандец, Ричард, принц Капуи, по наущению аббата Монте-Кассино Дезидерия, возвел на папский престол в Риме Александра II, и когда в 1066 году Ричард поссорился с ним, задачи по покровительству принял на себя Вильгельм де Монтрей, «Добродетельный норманн». Александр II в свою очередь оказывал норманнам поддержку во многих бла­городных делах. Он поддержал смелую затею норман­нов в Испании в 1064 году и норманнскую экспеди­цию против Англии двумя годами позже. С 1063 по 1072 год он последовательно содействовал норманнам в их экспедициях на Сицилию, и это был основной фактор их успеха. Антиимперские последствия папской политики по отношению к норманнам так же ясно вид­ны и на севере Альп. Уже в 1061 году, на совете в Базеле сторонники молодого короля Генриха IV отказа­лись признать Александра II и в качестве анти-Папы выдвинули Кадалия, епископа Пармы. Более того, Ви­зантия в свою очередь тоже нашла повод для беспо­койства, и ее склонили признать Кадалия. Казалось, две империи готовы заключить союз против папства и норманнов, и, хотя сам союз был, конечно, маловероятен, сам факт того, что такие переговоры имели место, пока­зывает, насколько далеко зашли норманны, помогая пап­ству в его противоборстве со Священной Римской им­перией. Путь для Григория VII был подготовлен[46].

Правление Григория VII всегда признавалось ключе­вым этапом в истории средневекового папства, но лишь несколько исследований посвящены проблеме влияния на Григория VII норманнов. Однако таковое, без сомне­ния, играло важную роль, и это вполне закономерно, так как в 1073 году, когда Гильдебранд стал Папой, его отно­шения с норманнами уже имели долгую историю. Буду­чи архидьяконом, в 1059 году в Мельфи он выступал в защиту альянса; сообщают, что он также содействовал примирению между Папой и герцогом Нормандии Виль­гельмом в связи с женитьбой последнего. Помимо это­го, говорят, что это он убедил Александра II отнестись благосклонно, к замыслам норманнов касательно Анг­лии, и в дальнейшем его отношения с Вильгельмом За­воевателем, равно как и с Робертом Гвискаром, носили исключительный характер. На всем протяжении своего понтификата Григорий VII был связан с норманнами, и здесь необходимо добавить, что под норманнское воздей­ствие попадали в основном те направления в политике, которые имели наиболее важные последствия для буду­щего, а именно усиление папской гегемонии на Западе и распространение папских притязаний на Восток[47].

Таким образом, военные действия между Григори­ем VII и норманнами в 1074—1080 годах имели значе­ние не только для успешного продвижения норманн­ских завоеваний на полуострове. Они отразились и на политике папского престола, причем как раз в тот мо­мент, когда папство прилагало все усилия, чтобы власт­вовать над всем происходящим в западном христиан­ском мире. Остается под сомнением, стремился ли бы Григорий VII контролировать продвижения Роберта Гвискара на полуострове в 1074 году, если бы успеш­ное саксонское восстание годом раньше не послужило укреплению его позиций против Генриха. Кроме того, в 1075 году в ответ на это Роберт Гвискар был готов использовать против Папы вернувшуюся к Генриху удачу. Возможно, что в 1075 году между Гвискаром и Генрихом IV шли предварительные переговоры, а Папа, со своей стороны, искал союзников еще дальше. В са­мый разгар борьбы с Робертом Гвискаром он обратил­ся за помощью к Свейну Эстридсену, сын которого в тот год принимал участие в сражениях с норманнским королем Англии. Правда, ни у одного из этих планов шансов на успех не было. У норманнов в Италии были причины бояться успехов императора, чьи права в Италии они захватили с молчаливого согласия Папы, а Свейн Эстридсен, который умер через год, был полно­стью занят делами Северной Европы[48].

Тем не менее подобные предложения показывали, насколько широкое значение имели взаимоотношения норманнов и папства в этот период, и значимость этих предложений вскоре проявилась наглядно. В 1077 году, через несколько месяцев после эффектного триумфа над императором в Каноссе, с победой норманнов над ломбардцами в Салерно, Папа потерял своего последне­го союзника в южной Италии. Действительно, это был удар, после которого Григорий VII так полностью и не оправился. До конца своих дней на любом этапе борь­бы с империей он был вынужден считаться с мнением норманнов. В 1080 году, например, он безрезультатно пытался низложить Генриха IV и был вынужден унизи­тельным образом примириться с норманнским герцо­гом Апулии. В результате чего в 1081 году Папа благо­словил поход Роберта Гвискара на восток, а в 1084 году в роли союзника Папы Гвискар разграбил Рим.

Своими действиями норманны изменили политику, проводимую самыми энергичными из Пап, и эта взаимо­связь пережила и Григория VII и Роберта Гвискара. По­сле долгих споров папский престол занял Виктор III, бывший аббат Монте-Кассино Дезидерий; он длитель­ное время был связан с норманнами и теперь с ра­достью обратился к ним за помощью. К тому моменту анти-Папа Климент III уже прочно обосновался в Риме. После жестокого сражения на территории собора св. Петра Виктору III удалось войти в город и закрепиться там, но это стало возможным только при поддержке нор­маннского принца Капуи Джордана. Схожие обстоя­тельства отмечают и начало следующего понтификата в 1088 году. Пришедший на смену Виктору III Урбан II справедливо считается одним из наиболее влиятельных Пап Средневековья, но на протяжении всего периода пре­бывания у власти он находился либо в прямой зависи­мости от норманнов, либо под их сильным влиянием[49].

Постепенно, главным образом при поддержке нор­маннов, папство освободилось от зависимости Западной империи и с 1059 по 1085 год стало с еще большей, чем когда-либо, готовностью принуждать военную аристо­кратию к войне ради нужд христианского мира, как это интерпретировалось Римом. Папство непрерывно по­ставляло освященные знамена для сражений, а убитым в сражениях воинах обещало блаженство. Конечно же, процесс шел постепенно. Например, до вступления на престол Папы Урбана II награждение папским фла­гом можно было рассматривать просто как одну из форм феодальной инвеституры, а солдатами св. Петра — могли называться как вас­салы Папы, так и те, кто взял оружие в руки во имя Веры. Однако сомнений по поводу того, как именно в годы папства Гильдебранда интерес к священной войне удалось превратить в единое объединяющее настрое­ние на Западе, быть не может. Солдат Христа уже не представляли как отшельников, или «ат­летов Христа», или той армией молящихся монахов, чьи обязанности изложены в военных символах св. Бене­дикта. Теперь это понятие обозначало военную мощь Запада, мобилизованную для войны под руководством папского престола. Как мы увидим ниже, возможностей исказить или извратить эти мысли было предостаточно. Однако правдой остается и то, что в течение всего этого периода — между синодом в Мельфи (1059) и смертью Григория VII (1085) — из Рима вели пропаганду чего-то такого, что было бы уместно описать как теологию вооруженных действий.