Норманны использовали и поддерживали понятие священной войны, и их стали активно ассоциировать с развитием европейской политической мысли, которая, уже пройдя значительный путь, достигла своего пика лишь в те десятилетия, когда норманны осуществили свои завоевания. Современные исследователи показа­ли, насколько постепенным был процесс, в результате которого в политической теологии западного христи­анского мира осуждение войны померкло, а ему на смену пришла вера в то, что при определенных обстоя­тельствах война дозволена и даже благословенна. Этот непростой и длительный процесс часто рассматривают непосредственно в связи с крестовыми походами. Но на самом деле наиболее характерные результаты по­явились еще до того, как состоялся или даже был запла­нирован первый крестовый поход, и норманны сыграли здесь не последнюю роль. Разумеется, этот вопрос все­гда рассматривался как один из самых деликатных, ибо «благословенны миротворцы», и тем, кому было предпи­сано врага любить, канонизировать войну могло пока­заться сложным.

Следовательно, хотя некоторые Отцы Церкви и в частности св. Августин, кажется, признавали войну в некоторых случаях оправданной (хотя и не свя­щенной), на заре Средневековья наиболее ответствен­ные западные прелаты были больше озабочены тем, как войну осудить, сократить количество поводов к ней и ограничить ее размах.

Понятие священной войны, которое на протяжении стольких лет лелеяли и развивали такими разными средствами, получило полное и, возможно, окончатель­ное выражение.

От появившегося таким образом энтузиазма выгоду получали главным образом папство и норманны. И в самом деле, едва ли было бы возможно воплотить идеи священной войны в жизнь, если бы не сотрудничество этих двух сторон. Папство вступило в длительный период политического упадка, и понятие священной вой­ны долгое время использовалось для укрепления власти или для увеличения посмертного престижа светских правителей. Утвердить себя в качестве настоящего лидера любой священной войны, в которой мог принять участие латинский христианский мир, папство смогло лишь во времена понтификата Льва IX, который взошел на папский трон в 1049 году[42]. Добиться широкого при­знания притязаний Папы Римского на лидерство в сле­дующие 50 лет удалось лишь благодаря поддержке нор­маннов.

Действия Папы Льва IX в 1053 году требуют особо­го рассмотрения. В тот год Лев IX не просто начал свя­щенную войну, причем начал с такой тщательностью, на какую ни один из его предшественников и не претендо­вал. Вдобавок к этому, он объявил войну не против языч­ников, а против христиан; по сути дела, против тех са­мых норманнов, которые вскоре, изображая из себя сол­дат Христа, извлекут из этого столь значительную для себя выгоду. Фактически, когда Лев IX решил высту­пить против норманнов в Италии, он действовал как признанный лидер войны, которая велась специально «ра­ди освобождения христианского мира». И действитель­но, на том, что война носит религиозный характер, посто­янно настаивал сам Папа, это же неоднократно подчер­кивали и хронисты этих событий. Собрав войска в Италии и Германии, Папа благословил их со стен Беневенто, он отпустил им грехи и смягчил те епитимьи, ко­торые они влекли за собой. Далее воинов успокоили, что если они падут в бою, то на небесах их примут как мучеников. Говорят, еще перед этим обещанием Папа прокричал: «Если кого-то из вас убьют сегодня, то он будет принят на лоне Авраамовом». Нам также известно, что на смертном одре Лев IX воскликнул: «Я истинно возрадовался за наших братьев, убиенных за Господа в Апулии. Так как я видел их облаченных в сияющие золотые одежды и причисленных к мученикам». Это действительно была священная война, объявленная и проведенная Папой. Но велась эта война против тех, кто вскоре стал ее главным поборником[43].

При данных обстоятельствах поражение папской ар­мии 18 июня 1053 года имеет особое значение для кон­цепции священной войны и для роли норманнов в развитии этой концепции. Возможно, что это пораже­ние продемонстрировало обреченность претензии на то, что ради продвижения политики христианского мира папство может прибегнуть к силе оружия и апеллиро­вать к духовным мотивам. Как вскоре заметил хронист Лев Остийский, в битве при Чивитате имела место ордалия, и Господь отдал победу не Папе, а норманнам. Как это можно объяснить? Заманчивой представляется мысль о том, что швабов считали недостойными носить имя воинов Христа, примечательно и то, что Петр Дамьенский, столь преданный сторонник реформирующегося папства, все же пришел к выводу, что военная политика Льва IX для усиления его репутации не дала ничего. Несомненно, что после событий 1053 года как папство, так и норманны значительно изменили свою точку зре­ния на концепцию священной войны, и положение ста­билизировалось только после их воссоединения шес­тью годами позже. Мы уже отмечали важность синода в Мельфи в 1059 году для укрепления власти норман­нов на территории Италии. Но последствия появив­шегося тогда между папством и норманнами альянса сказались далеко за пределами полуострова. Примеча­тельно, что заключению этого союза активно способст­вовал архидьякон Гильдебранд, так как ему (уже в ро­ли Папы) преодолеть спад, который выпал на долю Льва IX в 1053 году, помогли именно события 1059 го­да[44]. В роли Григория VII он осуждал светских правите­лей и считал, что обратиться за помощью военных сил христианского мира ради утрверждения христианских прав под руководством Папы — это право и обязан­ность исключительно самого Папы.

Норманны за счет всех своих противников, в том числе Священной Римской империи, укрепляли свои позиции в Италии. Лев IX, как протеже Генриха III, почти немедленно вступил с ними в конфликт. За его осуждением брака герцога Вильгельма Норманнского и Матильды Фландрской на совете в Реймсе в 1049 году стояли политические ин­тересы империи, и он был глубоко возмущен теми стра­даниями, которые норманны причинили в Апулии. Не без оснований опасался он, что норманны будут угро­жать правам Папы в Беневенто, но еще больше он был заинтересован в успехах германского императора, на чью поддержку он так открыто полагался. Таким обра­зом, битва при Чивитате была не победой норманнов и не поражением папского престола, это было еще и по­ражением Империи. Один хронист и в самом деле описывает это сражение как часть войны между нор­маннами и германцами. Некоторую живость описанию придает то, что в этом сражении большую часть в армии Льва IX составляли швабы, но это было полно­стью оправдано значительными результатами этого сра­жения в церковной сфере[45].

С 1053 года Лев IX находился у норманнов в по­четном плену, но он всегда оставался их злейшим вра­гом и в 1054 году, находясь на смертном одре, проклял их. Все его непосредственные преемники тоже испыты­вали сильные антинорманнские настроения, но теперь влиятельное положение в политике папского престола перешло к архидьякону Гильдебранду и кардиналу Гум-берту де Сильва Кандида, и партия, которой они руково­дили, была заинтересована прежде всего в том, чтобы ограничить власть империи над Церковью. Эти люди заметили, насколько грубо норманны пошатнули это влияние в битве при Чивитате, и в 1056 году, когда Генрих II умер, а наследником остался мальчик, им пред­ставилась новая возможность. Именно в этих обстоятельствах в 1059 году в Риме провели синод, на кото­ром Папа Николай II издал известный декрет, согласно которому право выбора Папы переходило к кардина­лам-епископам, то есть к главам епархий, расположен­ных в окрестностях Рима. Тем самым была сделана попытка лишить императора власти при выборе Папы. Можно считать, что это постановление стало для Свя­щенной Римской империи в некотором смысле таким же ударом, как победа норманнов в битве при Чивитате шестью годами раньше. Результаты были достигнуты уже через 4 месяца: в августе 1059 года в Мельфи Папа пожаловал Ричарду из Капуи и Роберту Гвискару поместья, которые они захватили в южной Италии. На­сколько взаимосвязаны эти события, видно из слов клятвы, которую теперь приносили норманнские васса­лы своему владыке. Они не только поклялись поддер­живать общие интересы Святейшего престола, но на этот раз Роберт Гвискар обещал: