Рост влияния норманнов на Церковь в те годы яв­ляется неотъемлемой частью военных успехов норман­нов, и формированию норманнского мира XI века спо­собствовало как выдвижение прелатов, так и создание светской власти. Эти два процесса были неразрывно связаны, так как ими управляла одна и та же группа людей. За эти годы господствующее положение на Сицилии и в Антиохии заняли небольшие группы крупных родственных семей, более того, эти группы были связаны между собой. Чрезвычайно примечательно, как много из свершенного норманнами, в области как светских, так и церковных достижений, было сделано людьми, которые приходились друг другу братьями и двоюродными брать­ями и при этом полностью осознавали и свое родство и общность военной цели, независимо от того, были ли они церковными прелатами или светскими лордами[91].

Во время владычества норманнов в Италии и Сицилии в одиннадцатом столетии, они защищали от пиратов христианских правителей. Используя свою репутацию как самых жестоких рыцарей Европы, они взяли на себя роль и ответственность защитников и служителей Церкви. Они закончили первый этап в этом процессе, постепенно становясь из первых врагов Христианского мира, против которых Римский папа объявил Священную войну, защитниками папства, которые заботились об имуществе Римского папы и защите его интересов. Они впоследствии стали "участниками общественной кампании"[92], борющимися против мусульманских неверующих Сицилии. В этой деятельности, они демонстрировали свое благочестие как преданные и послушные христиане, и использовали честь и престиж, который они приобретали как преданные христианские воины, чтобы увеличить свое влияние и лояльность их последователей. Церковь со своей стороны, способствовала этому преобразованию, воспитывая преданность в норманнах: это убедило их переадресовывать их энергию воина к более христианским целям защиты реформы папства и восстановления стран для Западного Христианского мира. Норманны кичились своей растущей набожностью и укреплением власти вслед за их завоеваниями, покровительствуя церкви и монастыри.

Граф Роджер принимал более активное участие и выказывал больший интерес к Церкви, чем его старший брат Роберт Гвискар. Норидж пишет: “тогда как Гвискар остался до конца жизни авантюристом и солдатом удачи, которым он всегда был, Роджер развился в зрелого и ответственного государственного деятеля.”[93] Сравнение между заключительными днями этих двух братьев подтверждает такое наблюдение: в то время как Роберт умер на острове Кефалинии во время кампании против Греков, Роджер умер в столице его графства, Милето в Калабрии. Оба мужчины, однако, действительно показывали повышенный интерес к делам Церкви, считая это почти своей обязанностью. Их поведение относительно Церкви в Сицилии и Южной Италии – яркая иллюстрация их многосторонности: они сумели отойти от репутации бандитов, тем самым еще в большей степени развив свой успех. Они использовали сочетание методов - насилие в один момент ради завоевания, а в следующее мгновение они демонстрировали свое христианское рвение ради завоевания уважения, укрепляя таким образом свои завоевания.

Один из важных путей, которым норманны расширяли свое влияние в Италии и Сицилии, заключался в содержании монастыри и осуществлении больших пожертвованиях церкви. Даже при том, что Роберт Гвискар прославился насилием, которое даже заставило Римского папу Льва IX объявить ему Священную войну, его репутация, как благотворителя Церкви не уступала его репутации жестокого война. Он основал монастыри Санта Юфемии в Калабрии (1062); Святой Троицы в Веносе, Апулия (1063); Санта Мария Делла Маттина в Калабрии (1065); и Святая Троица в Милето, Калабрия (ранее 1080). Он также восстановил и улучшил собор Салерно.

Папа назначил норманнов аббатами монастырей, которые они основали, чтобы норманны лучше могли управлять недавно завоеванными территориями. Роберт II, который был аббатом Святого Эвруа в Нормандии до спора с Дьюк Уильямом II, вынужден был бежать в Италию, где Роберт Гвискар назначил его аббатом Санта Юфемии в 1062[94]. Аббат Роберт привез многих монахов Святого Эвруа с ним в Калабрию. Два из этих норманнских монаха, Беренгар Арнольд и Уильяма Инграм, быстро стали аббатами монастырей Святой Троицы в Веноса и Сан Микеле в Милето. В 1085 Роджер убедил группу норманнских монахов, которые возвращались через Сицилию из паломничества в Иерусалим, остаться, и основать Санта Марию Багнар[95]. Святой Бруно Кельна, основатель Картезианской церкви, приехал в Калабрию с некоторыми из его последователей в 1091, и Роджер основал монастырь Санта Марии в La Torre для них. Эти латинские монастыри были сконцентрированы в областях Юга, особенно Калабрия, где население было в основном, греческим[96].

Латинские монастыри были богаты, они управляли большими количествами земли, и они были должны их существование норманнам. Они были оплотами норманнской власти на Юге. Норманны могли ожидать, что эта система управления землями будет довольно надежной, так как вероятность того, чтобы местные жители подняли мятеж против мирных монахов, которые за ними приглядывали была небольшой[97].

Кроме того, норманнское завоевание вызвало духовную перестройку Сицилии и Южной Италии. Роджер объединил епархии Tauriana и Vibona в Милето, где сосредоточил администрацию своего графства. Как упомянуто выше, норманны восстановили архиепископа Палермо[98].

Сотрудничество между папством и норманнами с юга никогда не было более близким, чем в последние двадцать лет XI века. В ответ на поддержку норманнов папство было готово молча согласиться с тем, чтобы норманнские правите­ли осуществляли широкий контроль над церковными делами, в том числе и на юге. Так, Урса епископа Рапалло Григорий VII перевел в Бари именно по прось­бе Роберта Гвискара, а впоследствии Урс оказался ак­тивным посредником норманнов в светских делах. Он сопровождал дочь герцога Матильду в Испанию для заключения брака с Раймондом-Беренгаром II Бар­селонским, а после смерти Роберта Гвискара выступал посредником между Боэмундом и герцогом Рожером. Такую же гибкость в управлении епархией (диоцезом) Салерно проявляли и все последующие Папы с 1077 по 1097 год; они приспосабливали свое руководство к политическим нуждам норманнских герцогов Апулии вплоть до 1098 года, когда Урбан II точно в соответст­вии с «требованием» графа Рожера Борсы даровал этой епархии примасские права.

Граф Рожер Сицилийский вмешивался в церковные дела еще более явно. Это по его инициативе были соз­даны новые епархии, и епископов там он назначал по собственному выбору. Более того, уже из языка, кото­рым написаны его хартии, видно острое осознание им церковных прав и обязанностей. «В процессе завоева­ния Сицилии,- — пишет он, — я создал сицилийские епар­хии». Следовательно, в Агридженто он «назначает» Ге­ральда, в Мадзару — Стефана, а объединяя Троинскую и Мессинскую епархии, он сообщает о том, что он «ре­шил», что он «обнаружил» и что он «пожаловал»[99].

Данные утверждения недвусмысленны, и не следует преуменьшать их важность. Однако почти во всех слу­чаях данные назначения позже подтверждались буллой Папы, а в некоторых случаях Папа и герцог (кото­рые, как известно, встречались в 1088 году в Тройне, в 1091 году в Милето и в 1098 году в Капуе), возмож­но, проводили предварительные консультации. Более поздние притязания папства на то, что Рожер действо­вал просто как представитель Папы, едва ли соответ­ствуют условиям той ситуации, где хозяином фактиче­ски был «Великий граф». Решающим было прежде всего именно его мнение. Однако у Папы и Рожера и помимо этого были все причины для сотрудничества. Граф выигрывал от того, что Папа провозгласил его поход на Сицилию крестовым, а Папа полностью осо­знавал, что Рожер фактически возвращал этот остров во владения христианского мира[100]. Таким образом, суще­ствовало единство цели, которого было достаточно, что­бы прийти к компромиссу в пользу светской власти. Возможно, Урбан II и разоблачал светскую инвеститу­ру в самых несдержанных выражениях, но обычно он без каких-либо весомых возражений подтверждал все епископальные назначения на Сицилии, сделанные этим «поборником христианской веры воином Рожером», «человеком, блестяще проявившим себя на переговорах и храбрецом в бою»[101].