Привычка к аналогии, надо сказать, является настолько укорененной в нашем мышлении, что скорее следует предостерегать против чрезмерного увлечения ею, чем пропагандировать ее использование. Поверхностные, плохо проверенные аналогии довольно часто мелькают и в разговорах, и в письменных текстах. Вместо того, чтобы служить отправной точкой для последующего изучения, на результаты таких сопоставлений смотрят как на бесспорно доказанные положения. Очень часто, например, человеческое общество сравнивают с живым организмом и делают это не ради образной характеристики, а на полном серьезе проводят параллели между присущими обществу структурными элементами и органами животного: правительство уподобляют головному мозгу, экономику - системе кровообращения и обмена, производственный коллектив или семейную ячейку - клетке. Иногда доходят до того, что делят общества по половым признакам. Конечно, усмотреть наличие сходства между сообществами людей и организмами нетрудно. Но дает ли оно основание для доказанных выводов об одинаковых законах функционирования у того и другого? Очень многие искренне полагают, что биологические законы можно переносить на человеческое общество и что, в частности, в нем действует естественный отбор и даже именно благодаря ему осуществляется прогресс, ибо борьба, в какой-то мере похожая на борьбу в животном мире, ведется и среди людей тоже. Сталкиваться с такими убеждениями приходится довольно часто, особенно в студенческих аудиториях.

Есть, однако, много причин доказывать, что такие убеждения имеют очень шаткую почву. Начнем с того, что течение эволюционного процесса происходит по-разному для разных организмов, потому что время эволюции измеряется не числом лет, а числом поколений, между тем человек - один из долгожителей в царстве животных. Некоторые бактерии, как известно, действительно успели за несколько десятков лет приспособиться к новым лекарственным препаратам, изобретенным в двадцатом веке, иными словами, претерпели определенную эволюцию. Все это так. Но ведь у этих организмов новое поколение появляется ежечасно, так что 40-50 лет означают для них историю длинной в 40-50 тысяч поколений. У человека с его не менее чем двадцатилетним периодом смены поколений на эволюционные изменения аналогичного порядка потребовались бы сотни тысяч, если не миллион лет. Не надо забывать, что время существования цивилизации - не более чем мгновение в многомиллиардной истории жизни на Земле, и человек как один из долгоживущих животных организмов должен относиться к числу самых медленно изменяемых видов при прочих равных условиях.

Сказанное, однако, не означает, будто отбора в обществе вообще нет. Наоборот, выдвижение лучших, наиболее даровитых, прозорливых, результативных с одновременным отсевом бесталанных - наипервейшее условие прогресса. Механизмы, обеспечивающие такой отбор во всех областях деятельности, во всех профессиях, играют куда более важную роль, чем пресловутый материальный интерес. Но в силу скоротечности цивилизации, появившейся всего примерно десять тысяч лет назад, с ее последующими многократными потрясениями и зигзагами результаты такого отбора не успевают закрепиться генетически и не наследуются потомками с такой же надежностью, как, скажем, расовые признаки, прямохождение, речь. Достаточно сказать, что дети подавляющего большинства гениальных мыслителей и деятелей культуры ничем не выделяются среди других людей. К тому же и сами общественные институты мешают генетическому закреплению признаков, повышающих жизнеспособность в обществе: если бы самые сильные и быстрые волки оставляли своим волчатам готовую крепкую нору с тучным стадом поблизости, то, скорее всего их вид деградировал бы очень быстро.

Выдвижение наиболее достойных среди людей не представляет собой тот биологический отбор, который описан в учении Дарвина и называется естественным отбором. Перенесение этого учения по аналогии на человеческое общество должно быть осторожным. Помимо приведенных соображений основанием для такого утверждения является еще и то, что среди животных идет борьба на выживание, в то время как в обществе достаточно смещать слабо подготовленных и бездарных с руководящих постов (в любом занятии и любой профессии), где они определяют и направляют жизнь других людей, на второстепенные. Представляется очевидным, что первым признаком демократии должно считаться положение, когда бездарность долго не правит. В политике, прежде всего, должен действовать принцип ответственности за свой пост; руководящий слой должен выдвигаться только при наличии программы преобразований и оставаться у кормила власти только до тех пор, пока дела идут в соответствии с их ожиданиями и обещаниями. В ином случае их неукоснительной обязанностью является критически отнестись к своим просчетам и уйти в отставку, дав место более даровитым; где-то на другом поприще тот же деятель окажется полезным и может быть даже единственно полезным, потому что многое говорит о том, что природа не создавала лишних и ненужных людей. Просто большинству из нас трудно найти то дело, к которому мы относились бы как к призванию, и, к сожалению, в его поисках порой проходит вся жизнь.

Те, кто по аналогии переносит на человека законы эволюционной борьбы за существование, часто так же неправомерно усматривают в ней неизбежную тяжкую плату за восхождение вверх: она беспощадна к слабым, но без этого не смогут выдвинуться лучшие и не будет прогресса. В действительности, однако, естественный отбор вовсе не обеспечивает прогресс, как это не раз специально подчеркивал Дарвин, вернее, он обеспечивает как прогресс, так и регресс, все зависит от условий. Верно, что в результате борьбы за существование побеждают сильнейшие, но, заметьте, не сильнейшие вообще, а сильнейшие только применительно к данным условиям. Это значит, сменятся условия - и те, кто сейчас одолевает, начнут проигрывать, их жизнеспособность снизится, они перейдут в разряд слабых. Так, далекие предки нынешних китов обитали на суше, но их оттеснили более сильные особи сначала в прибрежные воды, а затем и в открытый океан. Стали ли в процессе такой эволюции киты сильнее? Вопрос бессмысленный. Логика естественного отбора не допускает ответа на него. Учение Дарвина всего лишь вскрыло механизм заполнения живым веществом новых экологических ниш и освобождения тех, которые по каким-либо причинам исчезают. При этом происходит как развитие вверх, так и деградация. И осуществляется как то, так и другое через одну и ту же борьбу и победу сильнейших (для данных условий жизни).

Как это ни парадоксально, но совершенно не имеют оправдания довольно распространенные взгляды, будто тяжелые условия жизни улучшают породу людей, хотя и верно, что выживают в них только крепкие и здоровые. Возьмите Ленинградскую блокаду. Ее первыми жертвами действительно стали больные, которые, естественно, погибали раньше всех. Самые здоровые смогли выжить. Но не надо забывать, что вместе с тем многие из них успели приобрести тяжелые, необратимые изменения в организме. Спрашивается: как это сказалось на их наследственности? Суровые условия вовсе не избавляют от больных; отсеивая одних, они ставят на их место других, да еще и в большем числе. Всем, наверное, известны ужасные снимки голодных африканских детей с раздутыми животами и рахитичными ногами. Такие дети, конечно, неизлечимо больны. Но ведь родились-то они здоровыми, если выдерживают такие невероятно суровые условия. И некоторые, те у кого хватит запаса прочности, доживут до зрелости и дадут потомство. Нетрудно, однако, догадаться, какой вклад в генофонд человечества внесет такое потомство: рахит и дистрофия - вот что они туда добавят. А могли бы при их здоровой природе сделать иной вклад.