СОДЕРЖАНИЕ:

Введение.

Глава 1. Общие теоретико-методологические предпосылки исследования социальных ограничений.

1.1. Определение социальных ограничений.

1.2. Онтологические и гносеологические проблемы исследования социальных ограничений.

Глава 2. Структура и сущность социальных ограничений.

2.1. Базовые формы социальных ограничений.

2.2. Особенности системы социальных ограничений.

2.3. Структура социальных ограничений.

Глава 3. Основные функции системы социальных

ограничений.

3.1. Функции первичных социальных ограничений.

3.2. Функции вторичных социальных ограничений.

Заключение.

Литература.

ВВЕДЕНИЕ.

Социальные ограничения… С одной стороны, это что-то такое (до боли) знакомое, интуитивно ясное, само собой разумеющееся, то, с чем все мы сталкиваемся на каждом шагу своей социальной жизни, не задавая себе вопроса: а что же это такое на самом деле, каково их содержание, структура, функции, результаты. Зачем вообще эти ограничения нужны, откуда и почему они появились, кто и кого ими ограничивает? Казалось бы, исследуй эту проблему сколько хочешь, бери культуру, или её фрагменты – право, мораль, язык, определяющие, что можно, а что нельзя говорить и делать, а значит и задающие какие-то социальные границы, ограничения, но почему-то таких исследований не заметно. Точнее, они есть, но все как бы о чём-то другом, не о том, не о социальных ограничениях. Размышляя об этом, С.Г. Кара-Мурза писал: «Представления нашей интеллигенции о свободе оказались предельно аутистическими. Никаких размышлений о структуре несвободы, о её фундаментальных и вторичных элементах не было»(191, с.407).

О чём же тогда у нас предпочитают писать, имплицитно подразумевая социальные ограничения, то есть вроде бы и о том, но в то же время не об этом? Например, у нас написано очень много исследований о тоталитаризме (См. напр. 6,20,41,57,61,67,86,92,212,392,393,394,506), о преследовании там инакомыслящих, подавлении свобод, лишении прав, беззакониях. Вроде бы ясно, если где-то тоталитаризм – значит свободы, социальной, по крайней мере, там нет, значит много социальных ограничений. А если либерализм, «свободный рынок», то значит, социальных ограничений мало, или их может быть совсем нет? Почему же тогда Н. Луман считает, что там, где применяется насилие, власть исчезает? (См. 258). Может быть в тоталитарных, репрессивных режимах нет власти, которая может кого-то ограничивать и подавлять? Или может быть дело здесь в другом, и надо просто поменять ракурс видения проблемы и вести речь не о «демократии», «либерализме», «тоталитаризме», а разбирать содержание, структуру и функции социальных ограничений (и свобод) в каждом конкретном случае, сравнивая их? Однако, об этом сторонники тех или иных социальных проектов, идеологий, программ, концепций и реформ предпочитают умалчивать. Обычно они или манят нас обещаниями свободы и светлого будущего, или просто говорят «так надо», «иного не дано», «коней на переправе не меняют», «таков магистральный путь развития цивилизации» или (и) законы «свободного рынка» (смены общественно-экономических формаций). А может быть стоит несколько изменить постановку вопроса и спрашивать не о том, что тот или иной проект даст, а что он у нас возьмёт, что мы потеряем в результате его реализации, в чём он нас ограничит? Например, каковы изменения в структуре социальных ограничений для идущих по этому «магистральному пути»? Об этом обычно ничего не говорят, и не случайно: ясное понимание содержания и структуры социальных ограничений, претерпевающих изменения в результате реализации какого-либо социального плана или проекта даёт возможность объективного понимания и оценки его целей и сути, лишает возможностей манипуляций сознанием, позволяет сделать осознанный выбор и занять чёткую позицию, а это создателям социальных ограничений обычно не нужно.

Поэтому и неудивительно, что исследований социальных ограничений в прямом, а не в опосредованном виде у нас нет. То, что они, возможно, имеются где-либо за рубежом, на иностранных языках, ситуации для нас не меняет, ибо они остаются для нас «вещью в себе», к тому же, как известно, далеко не все исследования доходят до открытой печати (о системе закрытых научно-исследовательских институтов на Западе см. 198). Во всяком случае, найти исследований по социальным ограничениям в каталогах ведущих научных библиотек РФ – РГБ, ИНИОН РАН и других автору не удалось. Даже такого словосочетания как «социальные ограничения» в систематических каталогах этих библиотек нет. Это означает, что нет не только соответствующих исследований, но и сама проблема фактически не поставлена. Сходную ситуацию мы имеем и в предметных указателях к собраниям сочинений Аристотеля, Гегеля, Гоббса, Канта, Маркса и Энгельса, Платона, В.С. Соловьёва, Шеллинга и других авторов (См. 19,98,112,184,270,327,365, 456). Особенно пикантным и странным это выглядит в случае Маркса и Энгельса, тем более что очевидно присутствие у них этой темы. «Разделение труда внутри современного общества характеризуется тем, что оно порождает специальности, обособленные профессии, а вместе с ними профессиональный идиотизм»(270-Т.4, с.159), - писал К. Маркс.

Получается, что с одной стороны, например вся законодательная деятельность представляет собой изменение структуры социальных ограничений, а с другой стороны такой проблемы в сочинениях крупнейших социальных философов как бы нет.

Представляется, что это следствие известной табуированности, вытесненности в подсознание этой темы. Подобная ситуация не случайна и психологически понятна: если свобода представляется нам чем-то положительным и приятным, то противоположное ей, в том числе ограничения вытесняется из ориентированного на удовольствия внимания. Видимо поэтому, мы имеем популярную идеологию либерализма, но не имеем идеологии «детерминализма», которая завлекала бы в свои ряды поклонников ценностью детерминации. Соответственно и сочинений о свободе существует немало (См. 45,76,233,254).

С другой стороны, исследование какого-либо вопроса неизбежно предполагает его анализ, то есть, по сути, разложение на части, что можно интерпретировать как разрушение. В случае социальных ограничений это может сознательно или бессознательно пониматься как угроза анархии и хаоса, в результате разрушения социальных границ и норм. Поэтому, мы оказываемся перед выбором: или продолжать жить в имеющейся структуре социальных ограничений, принимая законы «Об ограничении…» без ясного понимания, что же это такое, а значит, испытывая от них оправданные или неоправданные неудобства, или попытаться как-то исследовать этот вопрос, разобраться в данной проблеме.

Непоставленность вопроса о социальных ограничениях, следовательно, требует дать определение этому понятию, что и будет сделано ниже, и, естественно, существенно затрудняет исследование, делая его вынужденно неполным и требующим дальнейших разработок.

Однако на пути исследования этой проблемы стоят не только политические и социально-психологические препятствия, но и методологические. Дело здесь в том, что исследование этого вопроса требует комплексного и междисциплинарного подхода, иначе мы получим социально ограниченное исследование социальных ограничений. Это произойдёт потому, что любая частная гуманитарная или социальная наука ограничена (социально!) полем и предметом своего исследования и господствующей научной парадигмой, предполагающей определённую теорию и методологию познания и исследования. Следовательно, при разработке этой темы необходим синтез философских, культурологических, социологических, политологических и исторических методов исследования и подходов при естественном преобладании философского.