«Трусливая, крадущаяся, как шакал, фигура штатского» подходит к стройной шеренге солдат, «начинает нашептывать что-то – одному, другому, третьему…», и рота солдат превращается в кучу разбойников.

В детстве для автора «не было на свете чудеснее человека, чем черноморский матрос», «но… из грязного вонючего переулка, вихляя задом выполз шакал, шепнул вам два спутанных по своей простоте и доступности словечка – и вот уже полетели на Малаховом кургане головы ваших благородных офицеров, и носите вы по притихшим от ужаса славным севастопольским улицам эти головы, вонзив их на обагренные святой кровью штыки…» (с. 83)

В рассказе «Болотная кровь» Аверченко не обвиняет солдат, ему еще кажется, что те могут одуматься, ужаснуться содеянному. Большевики виноваты в страшном превращении орлов в коршунов-стервятников:

«Нет! Нет! Пусть не на них кровь мучеников – бедные они, темные, задуренные, затуманенные люди! Видите вы эту шакальную морду, которая хохочет во мраке? На ней кровь.» (с. 21)

После прихода к власти большевиков юмор Аверченко стал менее добродушным и бесшабашным. В его рассказах, зарисовках, фельетонах звучали нотки горестно-саркастические, а то и злые, свидетельствующие о душевной боли писателя. «Гляжу я искоса в зеркало… – и нет больше простодушия в выражении лица моего», – признавался Аверченко в «Заключении» к сборнику «Записки простодушного».

Озлобленным «почти до умопомрачения к белогвардейцам» назвал Ленин Аркадия Аверченко. Только кто же на самом деле сошел с ума – Аверченко, его персонажи, или те, и другие? . Русский человек, задумавшийся о судьбе России, попадает в сумасшедший дом. «Все там будем», – с грустью говорит сатирик.

В 1918 году Аркадий Аверченко сравнительно мало пишет, пытаясь осмыслить происходящее. Более того, с середины года с редактором «Нового Сатирикона» объявляется Аркадий Бухов. Веселый смех сатириконцев смолк, но это время Аверченко впоследствии будет вспоминать с гордостью: «Смеялся мой «Сатирикон», смеялся мой «Барабан», смеялся мой «Бич» Аркадия Бухова, и от каждой нашей улыбки, от каждой смешинки – на упитанном большевистском теле оставались розовые, долго не заживавшие царапины»1. Было очевидно, что большевики не собираются долго терпеть враждебную прессу, да и само пребывание в Петрограде становилось небезопасным. 18 июля 1918 года «Новый Сатирикон» запретили. Конец журнала знаменует и завершение сатирического периода творчества писателя.

Аверченко преследовали власти. Он решительно осудил Октябрьский переворот семнадцатого года. Ленина, Троцкого и их приспешников он заклеймил на страницах «Сатирикона» как германских провокаторов, «жуликов и убийц».

Однажды к его дому по Троицкой улице (ныне улица Рубинштейна) подкатил грузовик с незваными гостями, – им надлежало арестовать писателя и препроводить его в ЦК на Гороховую. Но Аверченко, который назовет «чрезвычайку» самым ярким порождением Третьего Интернационала, а лозунг «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» переиначил в «Палачи всех стран, соединяйтесь!» (рассказ «Чертово колесо»), в Петрограде уже не было. Узнав о готовящейся над ним расправе, он спешно уехал в Киев.

За писателем началась настоящая охота «Ты гонял меня по всей России как соленого зайца» – вспомнит Аверченко в «Приятельском письме Ленину», полном едкого сарказма.1 Из Киева Аверченко перебрался в Харьков, потом в Ростов, в Екатеринодар, Новороссийск, Севастополь, Мелитополь, затем в Константинополь. Остановился же он в Праге, где долгие годы продолжал театральное и писательское творчество.

2. Анализ сборника «Дюжина ножей в спину революции».

Лучший из своих рассказов Аверченко собирает в две книги – «Нечистая сила: Книга новых рассказов» и «Дюжина ножей в спину революции». Последняя вышла в 1921 году в парижском издательстве. Однако в 1920 году в симферопольской газете «Таврический Голос» было опубликовано объявление, в котором желающим приобрести новую книгу Аверченко «Дюжина ножей в спину революции» предлагалось обращаться в издательство «Таврический голос». Таким образом, можно предположить, что сборник составлен еще в первой половине 1920 года и его следует рассматривать при анализе данного периода творчества писателя. «Нечистая сила» же вышла в Севастополе в 1920 году.

Показательно, что первые две книги, подготовленные Аверченко после отъезда из Петрограда, – сборники политической сатиры.

В предисловии книги «Дюжина ножей в спину революции» писатель восторженно пишет о революции: «Революция – сверкающая прекрасная молния, революция – божественно красивое лицо, озаренное гневом рока, революция – ослепительная яркая ракета, взлетевшая радугой среди сырого мрака! .», «рождение революции прекрасно, как появление на свет ребенка, его первая бессмысленная улыбка, его первые невнятные слова, трогательно умилительные, когда они произносятся с трудом лепечущим, неуверенным в себе розовым язычком…»1

Писателю хочется верить, что вот-вот остановится русский человек, схватится за голову, прогоняя пьяный угар. Тяжелым будет похмелье, но все же закончится наконец бессмысленное буйство:

«Сейчас русский человек еще спит… Спит, горемыка, тяжким похмельным сном. Но скоро откроет заплывшие глаза, потянется и, узрев в кривом зеркале мятое, заспанное, распухшее. лицо – истошным голосом заорет:

— Человек! Бутылку сельтерской! послушай, братец, где это я?»1 Начиная с рассказа «Человек! Бутылку сельтерской.» в произведениях Аверченко звучит безысходность. Миниатюра состоит из двух частей, и если начало второй части, процитированное выше, сулит надежду, то в финале настроение меняется:

«Широка, ой как широка натура у русского человека…

Разойдется – соловьев на шпильках в каминах жарит, стерлядь кольчиком вместо галстука носит, а проспится, придет в себя – только ладонями об полы хлопает.

— Мать честная чего же я тут надрызгал?!

Да поздно уж.

Вон там, в туманной дали уж и счет за выпитое, съеденное и попорченное – не суд…

— Видишь?» (с. 23-24)

Революция здесь понимается как «переворот и избавление», «светлое, очищающее пламя», в котором за несколько дней сгорает все уродливое, старое, скверное. Аверченко принимает февральский переворот, гордится, что боролся «против уродливости минувшего царизма». В том же предисловии Аверченко пытается развести революцию и ее последствия – «хорошую» по определения революцию испортили «плохие» люди. Еще в Петрограде писатель задумывается над истоками происходящего, да и в самом названии сборника, несмотря на попытки «оправдаться» в предисловии, слышны несколько иные ноты. В дальнейшем сатирик перестанет разделять революцию и ее последствия – и именно февральская революция (не октябрьская) станет рассматриваться как переломный момент.

Сборник «Дюжина ножей в спину революции» стоит ближе всего к творчеству писателя «сатирического» периода. Аверченко стремится создать в книге целостную, объемную картину жизни, собирая под одной обложкой очень разные произведения, объединенные лишь общей проблематикой и авторским восприятием.