Когда поэт, описывая даму,

Начнет: «Я шла по улице. В бока впился корсет», –

Здесь «я» не понимай, конечно, прямо –

Что, мол, под дамою скрывается поэт.

Я истину тебе по-дружески открою:

Поэт – мужчина. Даже с бородою.[15]

В энергичных, полных динамики образах Саша Черный бичевал либерального интеллигента, разочаровавшегося в революционных идеалах. Шаржированные портреты русского «гражданина-мещанина» помещали в «Сатириконе» А. Радаков и Н. Ремизов, меткими откликами на только что вышедший сборник «Вехи» наполнены последние номера журнала за 1909 г. Блестящей отповедью верховцам является рассказ А. Аверченко «Вехи», в котором фальшивые лозунги кадетских авторов прямо уравниваются с призывами черносотенных погромщиков. «Сатирикон» иронизировал над призывами к самоусовершенствованию и опрощению, издевался над эволюцией «мягкотелого» российского интеллигента, для которого «обновление» свелось к проповеди печного горшка. Критика безвременья велась в журнале с демократических позиций, но его положительные идеалы были аморфны и расплывчаты, отвлеченно гуманистичны. Не будучи активными борцами, сатириконовцы высмеивали веховство лишь как болезнь души, противопоставляя ему идеал здорового «естественного» человека.

В обстановке уныния и растерянности, когда день ото дня росло число самоубийств среди молодежи, такая проповедь бодрости и жизнестойкости была своего рода «противлением злу смехом». Куприн позднее писал: «Сатириконовцы первые засмеялись простодушно, ото всей души, весело и громко, как смеются дети. В то смутное, неустойчивое, гиблое время «Сатирикон» был чудесной отдушиной, откуда лил свежий воздух»[16].

Вместе с тем сатириконская проповедь бодрости и жизнестойкости была лишена отчетливого исторического содержания, а в основе смеха лежало своего рода утешительство. Журнал постепенно терял демократическую ориентацию, его простодушие превращалось в примитивизм, а непосредственность и естественность – в бездумное смехачество. «Краснощекий юмор» сменился «сытым смехом».

В статье «Цемент «Сатирикона» В Князев попытался объяснять эволюцию журнала чисто внешними причинами. Однако разногласия между сотрудниками и издателем, стремление редактора уберечь «Сатирикон» от штрафов, засилье аверченковских материалов, уход Саши Черного и пр. далеко не объясняют его измельчания. Дело в том, что к 1912 г. обнаружился изъян в самой программе журнала. Проповедь бодрости и веселого смеха привлекла к нему симпатии передовой России, но она не могла, естественно, заменить революционной проповеди накануне Октября. Не обладая широтой социального видения, «Сатирикон» взял курс на ту самую обывательскую публику, которую прежде остроумно высмеивал. Смех над общественными нравами сменился мехом ради смеха, и период нового общественного подъема совпал с угасанием «Сатирикона». Празднуя его пятилетие, редакция искренне сетовала, что иногда «юбиляр по молодости лет и по резвости характера забывал, что в руках его бич сатиры, и гонял им кубарики»[17]. Князев видит причину падения журнала в сделке, которую в 1909 году заключили Аверченко, Радаков и Ремизов с издателем Корнфельдом. 50% чистой прибыли стало поступать им, и Аверченко, чтобы не рисковать своим капиталом, начал отдавать предпочтение материалам «клубничного» типа, бракуя все остальное. Из года в год росло количество материалов, написанных им самим: в 1909 г. из 333 фельетонов 216 принадлежали Аверченко.

«Быт», который был главным объектом обличения в журнале, со временем превратился в «бытовизм» самих сатириков. Осуждение «матери-пошлости» обернулось ее приятием, хотя и не лишенным иронии, а отсутствие четкой положительной программы – примирением с обывательщиной. «Избежать всего этого нельзя, но можно презирать все это», – повторяет Саша Черный вслед за Сенекой. В годы нового общественного подъема, когда от сатиры потребовалась действенность, социальная активность, «Новый Сатирикон», пришедший на смену «Сатирикону», не смог удержаться на прогрессивных позициях.

Эволюция «Сатирикона» характерна для большинства буржуазно-либеральных изданий периода реакции («Кривое зеркало», «Современник», «Свисток» и др.). Культивируя сатиру на общественные правы и «созерцательный» юмор, они превратили смех в «волшебный алкоголь», утешающий и развлекающий читателя. Неприятие современного общественного строя проявлялось в этих изданиях довольно отчетливо. Однако критика, подчас достаточно острая, была окрашена мотивами тоски. Саша Черный писал:

Есть парламент, нет? Бог весть,

Я не знаю. Черти знают.

Вот тоска – я знаю – есть,

И бессилье гнева есть…

Люди ноют, разлагаются, дичают,

А постылых дней не счесть[18].

Бессилие смеха и бессилие гнева – характерная черта сатириконства, противоположная воинствующему сарказму пролетарской сатиры.

II Глава.

Своеобразие сатирических рассказовА. Т. Аверченко 1900-х – 1917гг.

1. Сатирическое изображение «среднего» человека-обывателя.

До 1918 года вышло более 40 сборников рассказов Аркадия Аверченко. К ним относятся такие, как «Рассказы», «Зайчики на стене», «Веселые устрицы», «Круги на воде», «О маленьких – для больших», «Сорные травы», «Рассказы для выздоравливающих», «Черным по белому», «О хороших в сущности людях», «Синее с золотом», «Чудеса в решете», повесть «Подходцев и двое других» и другие.

Тематика рассказов дореволюционного периода отличается удивительным многообразием. Объектом авторской уничтожающей иронии становятся различные реалии социального быта, а также «Частные» человеческие пороки. В центре авторского внимания оказывается городской обыватель – «средний» человек, решающий свои сиюминутные проблемы на фоне стремительно меняющегося исторического времени. Писатель разворачивает перед нами яркие картины жизни большого города, отмеченного признаками буржуазного прогресса и культурного «процветания».

Типичный представитель городского обывателя показан в рассказе «Рыцарь индустрии». Нужно сказать о том, что с этого рассказа началась литературная деятельность писателя. 31 октября 1803 года в харьковской газете «Южный край» был опубликован рассказ Аверченко «Как мне пришлось застраховать жизнь». Это был слабый вариант позднейшего остроумного рассказа о назойливом коммивояжере, который получил название «Рыцарь индустрии».

В этом рассказе мы видим «непотопляемого» коммивояжера Цацкина, предлагающего приобрести любые товары и доводящего случайных клиентов до состояния безумия. Он любыми возможными и невозможными способами пытается уговорить людей застраховаться в его фирме.

Вылетев из окна второго этажа, он попадает к очередному клиенту. Последнему его лицо знакомо: «Это не вас ли вчера кокой-то господин столкнул с трамвая?»[19] – спрашивает он.

Цацкин отвечает ему:

« – Ничего подобного! Это было третьего дня. А вчера меня спустили с черной лестницы по вашей же улице. Но, правду сказать, какая это лестница? Какие-то семи паршивых ступенек.» (с. 36)

После этого коммивояжер начинает предлагать у него застраховаться «На дожитие или с уплатой времени … близким» После смерти; так как клиент оказывается одинок, Цацкин предлагает ему девушку – «… пальчики оближете! Двенадцать тысяч приданного, отец две лавки имеет! Хотя брат шарлатан, но она такая брюнетка, что даже удивительно.» (с. 37)