Под «интеллигенцией» на рубеже веков понимали и «лиц интеллигентных профессий»: студентов, учителей, писателей, политических деятелей.[21] В соответствующей статье современной энциклопедии отмечалось, что понятие «интеллигенция» употребляется главным образом «для обозначения категории лиц, добывающих средства существования продажей своей умственной (интеллектуальной) силы или продуктов ее». Энциклопедический словарь «Гранат» определял «интеллигентов» как людей, «профессия которых определяется их знаниями и дарованиями».[22]

По сути дела, именно в рамках «профессионального» подхода рассматривали интеллигенцию советские и некоторые зарубежные исследователи. Она определялась как совокупность профессиональных групп, лиц, занимающихся «высококвалифицированным умственным трудом». Показательна позиция В. Р. Лейкиной-Свирской: «Социальным критерием в изучении интеллигенции для нас служит ее профессиональная трудовая деятельность в пределах определенных функций, исторически обусловленных и расширяющихся по мере культурного развития общества. В функциях, осуществляемых интеллигенцией, а в основном они состоят в работе для народного просвещения и здравоохранения, в исследовательской деятельности в области науки и ее технической практики, в отражении жизни в литературе и искусстве и т. д. — непосредственно отражается реальный культурный уровень страны».[23]

Соответственно, в состав интеллигенции исследователи чаще всего включали и включают педагогов, врачей, ученых, инженеров, писателей, художников, актеров и музыкантов. В научной среде не вызывает споров и причисление к интеллигенции адвокатов, работников прессы. Однако некоторые профессии принадлежат к числу пограничных и поэтому спорных: если одни авторы относят к числу интеллигенции чиновников, офицеров, священников, студентов, то другие подвергают это сомнению. Так, в некоторых современных исторических работах «духовной интеллигенцией» (этот термин употреблялся и в начале XX века) именуются не только авторы церковных изданий и преподаватели духовных академий и семинарий, но и значительная часть священнослужителей.[24] Некоторые же авторы даже считают возможным использовать это понятие применительно к духовенству XIV и XV веков![25]

Немало споров возникает и относительно границ между интеллигенцией и бюрократией. Многие интеллигенты рубежа веков противопоставляли себя «бюрократии», эта позиция нашла отражение и в историографии.[26] Однако на рубеже веков консервативные публицисты нередко писали о слиянии интеллигенции и бюрократии (обе эти группы рассматривались ими как оппоненты, а то и враги)[27]. Некоторые же интеллигенты вовсе не противопоставляли себя всей бюрократии. Так, А. С. Пругавин включал «представителей ведомств» в состав интеллигенции, которая определялась им как «образованная часть русского общества».[28] Отдельные высшие бюрократы считали аристократию и бюрократию частью русской интеллигенции (запись в дневнике И. И. Толстого, бывшего министра народного просвещения, в апреле 1906 г.).[29] Другой бывший царский министр в своих мемуарах включал в число интеллигенции помещиков, аристократов, предпринимателей.[30]

И современный историк полагает, что к началу XX века значительная часть бюрократической элиты являлась одной из групп интеллигенции, хотя и отличавшейся специфическим психологическим складом.[31]

Другой современный исследователь в качестве интеллигента рассматривает даже жандармского генерала. Вряд ли дореволюционные жандармы именовали себя интеллигентами, однако в некоторых своих мемуарах генералы этого ведомства использовали порой подобную идентификацию. Но и в конце XIX века некоторые авторы включали жандармов в состав «интеллигенции». Так, в книге П. К. Мартьянова «Цвет нашей интеллигенции», выдержавшей три издания, упоминаются А. X. Бенкендорф и Л. В. Дубельт.[32]

Несмотря на появление ряда интересных работ, посвященных различным группам интеллигенции, нельзя не признать, что дискуссия о включении тех или иных профессиональных групп в состав интеллигенции нередко заходит в тупик: авторы подчас руководствуются лишь своим собственным вкусом, четких научных критериев даже применительно к какому-то историческому периоду не выработано. А если попытаться объединить все подходы, то интеллигенция составит значительную часть населения дореволюционного города. Используя — без оговорок — определения, применяемые в рамках историко-социологического и историко-статистического подхода, исследователь рискует навлечь на себя подозрение в анахронизме, ибо он часто игнорирует самосознание людей эпохи, модернизирует его.

Как известно, в начале XX века взгляд на интеллигенцию как комплекс профессий часто категорически отрицался. Г. П. Федотов, например, писал: «Приходится исключить из интеллигенции всю огромную массу учителей, телеграфистов, ветеринаров (хотя они с гордостью притязают на это имя) и даже профессоров (которые, пожалуй, на него не притязают)».[33] П. Н. Милюков, по крайней мере в некоторых своих работах, проводил различие между интеллигенцией и «образованным классом»: первую он считал творческим ядром последнего.[34]

Иногда и в зарубежной историографии интеллигенция рассматривается как некий социум, состоящий из определенных профессиональных страт. Так, американский историк М. Малиа в одной из своих работ включает в ее состав представителей свободных профессий, учителей, профессоров, врачей.[35]

Однако большинство западных исследователей используют в данном случае понятия «интеллектуалы», «профессионалы», «белые воротнички». Термин же «интеллигенция» употребляется нередко для характеристики «отчужденных» интеллектуалов, находившихся в оппозиции царскому режиму. Именно так это понятие трактуется в другой работе М. Малиа.[36]

Другой известный исследователь из США, Р. Пайпс, также описывает русскую интеллигенцию как оппозиционных, радикальных интеллектуалов, жаждущих политической власти. Он отмечает, что интеллигенция, действуя от имени «молчаливого большинства» — народа, представляла собой двойника патриархального истеблишмента. Характерными чертами интеллигенции он считает материализм, утилитаризм, позитивизм. «Интеллигент» по Пайпсу — это тот, кто «не поглощен целиком и полностью своим благополучием, а хотя бы в равной, но предпочтительно и в большей степени, печется о процветании всего общества и готов в меру сил потрудиться на его благо».[37] Некоторые западные авторы еще более сужают понятие, под интеллигенцией они понимают лишь элиту революционного движения.[38] Близок к подобному подходу и А. Безансон, противопоставляющий идеологизированную интеллигенцию гражданскому обществу.[39] История русской интеллигенции, таким образом, сводится к истории общественного движения или (и) общественной мысли.[40] Иногда термин «интеллигенция» в зарубежной литературе используется лишь применительно к истории революционного движения России.[41]

Если зарубежные историки ныне все более интересуются профессиональными группами интеллигенции рубежа веков, то многие российские исследователи с энтузиазмом обращаются к изучению «радикальной интеллигенции». Показательно утверждение современного автора: « .радикалы — наиболее последовательная группа интеллигенции, реализовавшая полностью все сущностные черты этого социального слоя. Можно сказать, что интеллигент уже по определению радикал. Без этой своей „родовой" характеристики интеллигенция теряет те специфические особенности, которые не позволяют идентифицировать ее с интеллектуалами западного общества». В другой работе этого историка интеллигент рассматривается как «интеллектуал в модернизирующемся обществе, именно поэтому выполняющий ряд несвойственных интеллектуалу функций по реорганизации общества в поисках установления собственной комплексной (интеллектуальной, социальной и политической) идентификации». В дальнейшем понятия «интеллигенция» и «радикальная интеллигенция» часто употребляются исследователем как тождественные.[42] Несмотря на обилие терминов, по которым будущие историографы безошибочно угадают автора конца XX столетия, подобный подход восходит, разумеется, к известным определениям и идентификациям начала XX века.