Интеллигенция в деловой жизни Петербурга накануне Первой мировой войны
Отсутствие четкой грани между интеллигенцией и высшей царской бюрократией проявлялось также и в причастности значительного числа их представителей к интенсивному умственному труду. Интеллектуализация высшего чиновничества происходила прежде всего за счет увеличения в его рядах прослойки профессиональных ученых. Так, за время с 1853 по 1916 г. доля академиков, профессоров, ректоров и преподавателей среди чинов 3 класса (тайные советники) возросла в 16,7 раза — с 0,6 до 10%[66]. О высоком интеллектуальном уровне бюрократической элиты России накануне свержения самодержавия свидетельствуют некоторые данные по личному составу назначенных членов Государственного совета, среди которых значились, в частности, следующие видные деятели науки и искусства: председатель Археологической комиссии граф А.А.Бобринский, автор многотомных исследований по истории Финляндии генерал М.М.Бородкин, историк В.И.Герье, писатель князь Д.Г.Голицын-Муравлин, академик А.Ф.Кони, специалист по источниковедению русской истории XVIII в. А.Н.Куломзин, автор трехтомной биографии В.С.Соловьева С.М.Лукьянов, публицист А.П.Никольский, автор классических исследований по жидкостному трению генерал Н.П.Петров, крупный теоретик военного дела генерал А.Ф.Редигер, академик А.И.Соболевский, один из авторов Уголовного уложения 1903 г. Н.С.Таганцев, композитор А.С.Танеев, авторитет в области международного права барон М.А.Таубе, президент Практической восточной академии генерал Н.К.Шведов, председатель Археографической комиссии граф С.Д.Шереметев и др. Не менее внушительное представительство интеллектуалов имелось и в Совете министров. Так, например, накануне Февральской революции членами правительства были: "один из лучших русских инженеров". Э.Б.Войновский-Кригер (министр путей сообщения), заслуженный профессор Н.К.Кульчицкий (министр народного просвещения), крупный специалист в области финансовой науки Н.Н.Покровский (министр иностранных дел), основатель и руководитель Вольного женского университета Н.П.Раев (обер-прокурор Синода), автор фундаментальных работ по проблемам крестьянского землеустройства и землевладения АА.Риттих (министр земледелия), академик Г.Е.Рейн (главнокомандующий государственным здравоохранением).
К 1913 г. большинство представителей столичного истеблишмента мало отличалось от интеллигенции и по своему материальному положению: только треть сановников этого ранга были связаны с землей, остальные являлись управленцами-профессионалами и, не обладая какой-либо недвижимостью, имели в жалованьи основной, а зачастую — и единственный, источник дохода.
Таким образом, с точки зрения основных формальных критериев нет никаких оснований для жесткого противопоставления интеллигенции и высшей царской бюрократии. Как справедливо указывал М.О.Гершензон, "русская бюрократия есть в значительной мере плоть от плоти русской интеллигенции"8. Итак, к началу XX в. значительная часть бюрократической элиты являлась одной из групп интеллигенции, но группой особой, со специфическим психологическим складом, сильно отличавшимся от психологического склада интеллигенции в целом, для которой, по известному выражению П.Б.Струве, было характерно "безрелигиозное отщепенство от государства". Именно в этом отщепенстве и лежала причина перманентного конфликта между "старым режимом" и обществом. Не следует, однако, и преувеличивать верноподданичество бюрократии. Еще Л.А.Тихомиров писал о том, что интеллигенция, "многочисленная в рядах самой же бюрократии", "нередко сама же и вырабатывала мероприятия правительства, прямо противные самодержавной идее". Весьма показательна в этой связи реакция высшего чиновничества на Февральскую революцию, явившуюся кратковременным политическим триумфом интеллигенции. Как вспоминал один из соратников А.Ф.Керенского, "не только не было заметно со стороны чиновников недружелюбного отношения к новой власти, а наоборот, чувствовалось самое предупредительное отношение, связанное с желанием помочь новой власти в ее новой деятельности. Такое отношение не может быть объяснено гуттаперчевой душой чиновника; слишком ясны были признаки доверия к новой власти .". Очевидно, что подобное отношение к новой власти со стороны сановников было бы невозможно, если бы они не видели в ней не чуждую, а родственную силу. Этот факт, как и многие другие, лишний раз доказывает, что конфликт между интеллигенцией и высшей царской бюрократией, ознаменовавший предреволюционную эпоху, имел внутрисистемный характер, т.е. был конфликтом между целым и его частью, и, следовательно, ни в коей мере не может рассматриваться как довод в пользу того, что между интеллигенцией и купечеством лежала непроходимая пропасть.
Заключение
Примечательно, что интеллигенция оказала значительное влияние на развитие делового мира, в частности купечества. Описания уклада жизни, в которых усиленно подчеркивались заведомо положительные качества в именитых купеческих семьях, типичны для апологетической литературы. Но одновременно этот вид источника высвечивает черты моральной и культурной самооценки предпринимателей, высоко ставивших в своей среде — благочестие, сострадательность к несчастному, ревностное соблюдение обрядов.
Однако наблюдался постепенный выход за круг чтения исключительно назидательной литературы. Этот выход, на наш взгляд, шел по двум линиям. Одну линию представляла тяга к миру литературы и искусства взрослых представителей предпринимательской среды, так сказать, самообразование. Другой линией было постоянное окультуривание молодых поколений предпринимательского слоя через самое лучшее, по меркам времени, образование и воспитание. А в третьем случае могло произойти совпадение этих двух линий, и это порождало выдающиеся явления национальной культуры, такие, как Третьяковская галерея, музей С.И. Щукина или театр С. Мамонтова.
Для иллюстрации первого варианта приведем несколько строк из дневника купца Медведева. Он пишет: «Любимые мои занятия: Чтение книг, Слушание пения и музыки. Театр. Да летом природа, путешествия и прогулки». Этот дневник, относящийся к последним дореформенным и первым пореформенным годам, является одним из немногих дошедших до нас текстов исповедального характера, вышедших из-под пера представителя купечества. Среди прочитанных книг упомянуты «Путевые писмы Давыдова по Грецыи», которую Медведев брал «читать на прогулки и сравнивал свои впечатления». В дневнике содержатся конспекты некоторых прочитанных сочинений, например, «Житие и славные дела Государя Императора Петра Великого» (книга была издана в Венеции в 1772 г.).
Образ жизни культурного «элитного» купечества по стилю и характеру времяпрепровождения мало чем отличался от дворянского. Начиная с 1880-х гг., летом, на дачи в Кунцево съезжалась вся купеческая московская знать — Солдатенковы, Третьяковы, Боткины, Солодовниковы, Коншины, Щукины, Крестовниковы, Морозовы-тверские, Востряковы, Сорокоумовские — с многочисленными домочадцами. Дни и вечера проходили в прогулках, разговорах, музицировании. Интересно, что семейное чтение ориентировалось, главным образом, на серьезную литературу: « .Встречались и беседовали о политике, злобах дня и более всего о новых книгах. Одно за другим выходили сочинения Печерского "В лесах" и "На горах"; "Анна Каренина" Толстого; сочинения Достоевского и Тургенева; читались всеми "Вестник Европы", "Русский вестник" и "Отечественные записки". Выросшая молодежь . обсуждала все эти книги; перечитывала "Войну и мир" .».