В начале 1920-х годов вокруг Малевича образовалась группа учеников и последователей, развивавших его идеи и использовавших их не только в живописи, но и дизайне.

На протяжении 1920-х годов супрематизм оказывал влияние на архитектуру, полиграфию, текстиль, фарфор.

Цель исследования. Целью работы является изучение эволюции творчества К. Малевича после 1910 г.

Задачи исследования. В соответствии с поставленной целью необходимо решить следующие задачи:

— проанализировать жизненный и творческий путь художника.

— рассмотреть оценку творчества Малевича в критической литературе

— выявить основные этапы творчества, уделив особое внимание примитивизму и супрематизму.

Предмет исследования. Предметом исследования является творчество К. Малевича с 1910-х гг, его этапы: примитивизм и супрематизм.

Глава 1. Жизненный путь и общественная деятельность К. Малевича (анализ критической литературы)

Положения статьи Мережковского «Грядущий Хам», продиктованные ужасом перед гибелью культуры, в 1910-е годы получили дальнейшее развитие. «Грядущий Хам» для писателя воплотился в собирательном облике футуриста, а футуризм в целом был объявлен «новым шагом грядущего Хама». Именно к этой статье позже апеллировал К. Малевич, обвиняя Бенуа и Мережковского в ретроградстве и не понимании идеологии нового искусства. Но, тем не менее, эта статья Мережковского свидетельствует о том эффекте, на который всегда рассчитывает искусство. «Уйди от скандала. И если даже услышишь: "караул! помогите!" — уйди. Это не жертва скандала кричит, а он сам. Уйди молча: для скандала единственная казнь — молчание. Футуризм — скандал. Надо молча уйти от него. Если же говорить, то не о нем самом, а о тех причинах, которые заставляют о нем говорить.

Какие, в самом деле, причины, что мы попали в скандал футуризма?» - Так начинается эта статья. Смущенное негодование, с которым Мережковский выступает против футуризма, есть свидетельство исключенного из процесса формирования новой культуры поэта. Аргументация Мережковского продиктована ощущением общего «упадка» того уровня культуры носителем, которой он и являлся, и отчасти ее формировал: «Всемирное невежество газетной критики — одна из главных причин, а также особенная русская рыхлость, мягкотелость, податливость. Все на всё готовы, и никто ничего не хочет, а футуристы как будто хотят чего-то. Вот почему скандал футуризма не разразился с такой непристойностью, как у нас, в России. Кстати же совпал он и с внезапно охватившей нас жаждою лекций, чтений, диспутов. Как будто вся Россия сейчас — оружейная палата, где стучат молоты, новое оружие куют, новую идеологию. Ну, а что, если только языки стучат, а не молоты? Футуризм, кубизм, акмеизм, символизм, реализм, — какое-то бешенство "измов", кликушество. Достаточно первому шуту гороховому войти на кафедру с лакейской развязностью, чтобы все рты разинули, уши развесили. "Ах, футуризм! Ах, кубизм! Ах, Маринетти!" Пришел табор дикарей, шайка хулиганов, скандалит, бесчинствует. — И все подымают "руки вверх", как сидельцы в лавке, которую грабят экспроприаторы». В этом смысле Мережковский, как ни странно, выносит суждения апокалипсического свойства, и такое понимание культурных реформаций не предполагает понимания того, что новые течения в искусстве, так или иначе берут свои истоки у своих учителей, тогда как это есть справедливый закон любого развития. О некоторой не справедливости или даже бесчинстве и идет в целом речь у Мережковского. – «Если это не бесстыдная реклама, не "всеоглушающий звук надувательства", то просто ахинея, ибо нельзя же соединять патриотизм и милитаризм с анархизмом, пощечину и удар кулака — с откровением новой истины. Казалось бы, так. Но вот оказывается, что "вся наша эпоха под знаком футуризма"; что это — "возрождение культурных ценностей"; что "бессознательная религиозность, несомненно, кроется в футуризме"; что "мы еще услышим от него новое слово"[2].

Мережковский достаточно ясно излагает свое понимание той идеологии футуризма: «Что такое футуризм? Утверждение будущего. Это не ново, ибо кто не утверждает будущего? Новизна футуризма начинается там, где утверждение будущего переходит в отрицание прошлого. Такое противоположение будущего прошлому отрицает вечное, ибо в вечном соединяется прошлое с будущим: все, что было, и все, что будет, есть в вечности. Футуризм — мнимое утверждение будущего, действительное утверждение настоящего, т.е. ближайшего прошлого и ближайшего будущего, действительное отрицание вечного, т.е. отдаленнейшего прошлого и отдаленнейшего будущего. Футуризм — благословение сегодняшнего дня, поклонение существующему порядку вещей, "образу мира сего, преходящему", как вечному. Да не будет того, что было; да не будет того, что будет, — да будет то, что есть. Футуризм называет себя "футуризмом" (от futurum — будущее), чтобы скрыть главную сущность свою — отрицание будущего. Душа настоящего — позитивизм, как созерцание не научное, а религиозное (конечно, беззаконно и бессознательно религиозное). Но, ведь, это и душа футуризма: обесценить религиозные ценности, уничтожить самое "чувство постороннего" — главный завет его и едва ли не единственный, единственная правда, подлинность, искренность его: всё остальное — ложь, реклама. "Всеоглушающий звук надувательства". Футуризм — позитивизм, слегка подновленный, подкрашенный, перелицованный. Позитивизм — миросозерцание "механическое". И тут опять у футуризма и позитивизма сущность одна. "После царства животного вот начинается царство механики… Весь мир управляется, как огромная спираль Румкорфа… Разум царствует везде". Это с одной стороны, а с другой: "Поэты-футуристы! Я научил вас ненавидеть библиотеки и музеи. Это для того, чтобы приготовить вас ненавидеть разум, пробудить в вас божественную интуицию" Разум отрицается, разум утверждается. В уничтожении библиотек ни при чем разум; в спирали Румкорфа ни при чем интуиция. Опять ахинея. Футуризм есть утверждение даже не механики, а "машинности", т.е. бездушности. Убийство Психеи. "души мира", "вечной женственности". Вот откуда "презрение к женщине", "обесценение любви". Естественное зачатие, материнство не нужно, — его заменяет "размножение человека механическим путем". Человек мечтал царить над природою посредством механики. Но вот мнимый царь становится рабом своих рабов. Футуризм — рабья песнь машине, владычице мира… Футуризм — индивидуализм торжествующий, индивидуализм без трагедии. Глубины бытия трагичны. Отказ от трагедии — отказ от глубин. Утверждение плоскости, пошлости, "лакееобразности". История — движение во времени. Время глубже пространства. Тело движется в пространстве, дух — во времени; в пространстве есть то, что есть; во времени — и то, что было, и то, что будет. Футуризм отрицает движение во времени, историю, потому что отрицает глубины, утверждает плоскость. Да, футуризм в искусстве ничтожен, но в жизни страшно значителен. Это — действительное откровение будущего, хотя и не в том смысле, как сам он думает. Футуризм похож на будущее, как щенок — на зверя, червь на дракона: еще бессильный, беззубый, бескрылый, но те места уже чешутся, где вырастут зубы и крылья. Зловеще стрекочущий звук пропеллера, звук стальных "драконьих" крыл — песнь футуризма: действительная музыка будущего. "Апокалиптический анекдот!" — хихикает просвещеннейший Петр Бернгардович Струве. Но не менее просвещенный Карлейль не хихикает: "Вы беспрестанно подвигаетесь к концу земли, вы в буквальном смысле завершаете путь, шаг за шагом, пока, наконец, не очутитесь на краю земли; пока не сделаете последнего шага уже не над землёю, но в воздухе, над глубинами океана и клокочущими безднами. Или, может быть, закон тяготения перестал действовать?" (Past and Present, III, 2). Чувство "конца" — единственное подлинное чувство футуризма, хотя он сам не понимает его, как следует. "Мы на крайней оконечности столетий… Пространство и время умерли вчера; мы уже живем в абсолютном… Стоя на вершине мира, мы бросаем вызов звездам!" восклицает футуризм с хлестаковской развязностью. Смешон "Хлестаков, залетевший в надзвездные пространства", — смешон, но, может быть, и страшен. Это футуристическое чувство конца ложно и подлинно, действительно и призрачно. Футуризм еще не конец, а только проба пера. Футуризм — новый шаг Грядущего Хама. Встречайте же его, господа эстеты, академики, культурники. Вам от него не уйти никуда».[3]