Итак, расширение «пространства толерантности», мультикультуральная парадигма, сближение ценностных принципов различных культур и субкультур, пусть неполное и относительное, движение к «минимальной» ценностной общности – непременное условие развития эффективных форм интеграции. Идеальным, но пока фантастическим вариантом такого развития была бы серия согласительных акций и процедур на разных уровнях, в процессе которых происходили бы поиски ценностного сближения и своего рода конкурентная борьба ценностей.

Впрочем, хотя искусственное развитие подобных процессов мало реально, спонтанно такая «борьба» постоянно идет. Вот что говорится на этот счет в сборнике «Развитие интеграционных процессов в Европе и Россия»: неравенство возможностей различных ценностей и, как следствие, обострение культурных противоречий «способно породить долговременную конкуренцию между основными культурными системами, которые могут отстаивать разные подходы к интерпретации и применению универсальных принципов. Зародыши подобной конкуренции можно видеть сейчас и в России и в разных частях Азии, где широкое признание институтов рынка, демократии и индивидуальных прав сочетается с более или менее осознаваемым неприятием многих сторон западной общественной модели».

Весьма существенно при этом, чтобы такая «конкуренция» протекала в расширяющемся «пространстве толерантности» и не превратилась, согласно известному предсказанию С. Хантингтона, в столкновение цивилизаций.

В трудном, но, надо надеяться, не безнадежном деле ценностной глобализации огромную роль играет информационная революция. Информатизация, информационные технологии, интернет все эффективнее формируют «культуру толерантности», нивелируют и разрушают границы, преграды всякого рода, различные формы герметизации. Недаром фундаменталистские и тоталитарные режимы, сообщества, секты так нетерпимы к современным электронным средствам массовой информации. Ряд стран с авторитарными политическими системами жестко контролирует интернет, справедливо полагая, что отсюда идет разрушительная угроза идеологической нетерпимости, пропагандистской монополии государства.

Процессы глобализации, расширения надгосударственных органов с перспективой превращения их в мировое правительство возможны только в расширяющемся и устойчивом «пространстве толерантности», в социо-политическом и духовном климате космополитического солидаризма. Этому климату, глобализационным процессам в современном мире противостоит мощная волна идущей из глубины веков этнической и конфессиональной нетерпимости.

Истоки такой формы нетерпимости, ксенофобии, неприятия чужих нравов, обычаев, идей, верований, поведенческих стереотипов и т.п. - в убежденности, что «собственное» - единственно «правильное», «естественное», всегда «лучшее». В пределе все это находит выражение в социальном и этническом нарциссизме, групповом самолюбовании и самовосхвалении, уверенности в собственной исключительности. Феномен социального и национального нарциссизма характерен, в частности, для радикалистских режимов, групп, движений, организаций, Это определяющий элемент их самосознания: они считают себя высшей общественной формой и любуются собой в этом качестве. Они убеждены в обладании «абсолютом», уникальным рецептом «спасения», обретения счастья и процветания для своей группы, народа или даже всего человечества.

Оборотная сторона нарциссизма – ненависть к «чужим», репрессивность и агрессия. Э. Фромм отмечает связь группового нарциссизма с межгрупповой неприязнью и агрессивностью, тенденцию к возвеличиванию образа собственной группы и принижения образа чужой. «Собственная группа выдается за защитника человеческого достоинства, морали, права и благосостояния. Другая же получает проклятия, ее обвиняют во всех грехах, от обмана и беспринципности до жестокости и бесчеловечности. Оскорбление символов группового нарциссизма… вызывает в народе реакцию столь бешенной агрессивности, что они готовы поддерживать даже милитаристскую политику своих лидеров. Групповой нарциссизм представляет собой один из главных источников человеческой агрессивности».

Репрессивность и агрессивность радикалистских движений и систем обусловлены, помимо прочего, «бессилием нетерпимости», реальной невозможностью сделать свой «абсолют» всеобщим. Радикалистский нарциссизм не может не быть ориентирован на борьбу с инакомыслящими и инаковерующими, которых надлежит «обратить» или уничтожить, либо, на худой конец, изолироваться от них в силу непризнания ими «единственно истинного» абсолюта. Неуничтожимость «чуждого» - вечная проблема нарциссизма. «Когда речь идет о групповом нарциссизме, - пишет Э. Фромм, - то индивид в полной мере осознает свою принадлежность к коллективной идеологии… Когда кто-либо утверждает: «Моя родина самая прекрасная на свете» /или моя нация – самая умная, моя религия – самая развитая, мой народ самый миролюбивый и т.д., и т.п./, то это никому не кажется безумием. Напротив, это называется патриотизмом, убежденностью, лояльностью. Это звучит как вполне реалистичное и разумное ценностное суждение…».

История знает немало периодов массового нарциссизма. Он нередко возникает в силу весьма несходных причин. Например, может быть следствием военных побед или имперских амбиций, а с другой стороны – единственной духовной опорой малых и угнетаемых народов. В свое время сознание римлян, англичан и немцев было пронизано имперским тщеславием, но в не меньшей степени чувство исключительности может быть присуще покоренным либо находящимся под угрозой завоевания народам. Могущество постоянно оказывалось стимулом массового самодовольства, но не менее действенными могут быть стимулы, обусловленные опасностью, преследованиями, дискриминацией, комплексом неполноценности и т.п.

Стимулы обоих типов иногда сополагаются. Так это, видимо, произошло и в отечественной истории. Ущемленное народное самолюбие и подъем национального самосознания, связанный с освобождением от порабощения и последующей борьбой за «место под солнцем», постепенно перераставшей в имперскую практику, сформировали социально-психологическую почву для нарциссистского сознания, воплотившегося в различные формы русоцентризма, этнической нетерпимости, ксенофобии. Переплетение многовекового угнетения, отсталости, комплекса неполноценности с разраставшимися имперскими амбициями подпитывало это сознание на разных уровнях - официальном, массовом, элитарном.

Существовал, впрочем, и, как правило, более просвещенный и толерантный западнический сектор общественного сознания. К тому же и цивилизованные формы славянофильства не были чужды духа умеренности и толерантности. А вот его радикалистские формы, особенно черносотенство и нынешние фашистские движения и группы, вроде скинхедов, РНЕ и т.п., характеризуются непримиримым, тупым, варварским нарциссизмом, слепой, ожесточенной нетерпимостью.

В советский период можно констатировать наличие и быстрое сближение интернационалистской и националистической форм нарциссизма. На первый взгляд это кажется парадоксальным. Для первой характерна социальная нетерпимость, для другой – этническая. Не удивительно ли, что советская система, вроде бы противостоявшая национализму и ксенофобии, отвергавшая само понятие «патриотизм» и довольно длительное время сохранявшая интернационалисткое обличье и фразеологию, на деле довольно быстро стало трансформироваться в шовинистический империализм?