Однако из этого не следует, что под предлогом борьбы с авторитаризмом, терроризмом, сепаратизмом и т.п. правомерно развязывать войны, реальный смысл которых далек от заявленных целей. В этой связи имеет смысл сравнить несколько в определенных отношениях схожих военных конфликтов последних десятилетий: борьбу с режимом талибов в Афганистане и режимом Саддама Хусейна в Ираке, а также борьбу против отделения Алжира от Франции и многолетнюю чеченскую кампанию.

Первые две войны были направлены против варварских автократических режимов и не ставили целью захват и насильственное удержание стран, в которых они велись, хотя осуществлялись без достаточного учета их специфики, культурных и этнополитических условий, что создало очень большие сложности для коалиционных войск и администрации. Другие две военных кампании отмечены архаическими, «колониальными» чертами, скрывавшимися под «респектабельным» лозунгом борьбы с сепаратизмом. Однако в алжирской войне, в отличие от чеченской, наступило осознание и отрезвление с соответствующими практическими выводами. Колониалистская нетерпимость сменилась, несмотря на яростное сопротивление радикалистских групп, более современной, гуманной, толерантной позицией.

Что касается Чечни, то, хотя и существуют международно-правовые нормы относительно примата территориальной целостности по отношению к праву на самоопределение, можно ли считать органической частью государства захваченные территории, если в течение нескольких столетий население этих территорий не признает присоединения и борется за независимость? Конечно, в Чечне есть самые разные люди, в том числе бандиты, наемники, нейтральные жители, сторонники России, коллаборационисты и другие, но преобладает, видимо, население, не принимающее существующий режим, желающее независимости.

В чеченском конфликте преобладает жесткая нетерпимость с обеих сторон. Так было и в Алжире, где также происходили бесчисленные подрывные акты, совершались немыслимые жестокости, осуществлялись зачистки, псевдодемократические акции, насаждались марионеточные структуры, коллаборационизм и т.п. Но во Франции в то время был де Голль, который сумел переломить себя, преодолеть дух нетерпимости, понять, что необходимо дать Алжиру свободу, что колониальная война безнадежна, что эпоха колониализма кончилась. Другой вопрос, как Алжир и многие другие бывшие колонии распорядились завоеванной независимостью. Феномен колониализма далек от однозначно негативных оценок…

В Чечне, конечно же, рано или поздно тоже неизбежны отказ от позиций упрямой нетерпимости и обращение к средствам политического урегулирования. Нужна политическая воля по примеру де Голля, должный уровень «культуры толерантности», уход от радикалистской ментальности. Скорее всего, необходимо прибегнуть к помощи международных миротворческих сил и, может быть, вернуться к идее «вала», отделяющего российские земли от Чечни. При всех условиях это значительно гуманнее и дешевле, чем война, набеги, другие формы межэтнических столкновений. Уместно, может быть, использовать опыт Израиля, где в несколько раз уменьшилось количество террористических актов на территориях, которые были отгорожены разделительной стеной, хотя это и создало ряд внутренних и внешнеполитических осложнений.

Среди уроков алжирской войны, наряду с другими, есть один весьма опасный в плане обстановки в «метрополиях»: подобные войны могут стимулировать всплеск право-радикалистских движений, они являются мощным фактором роста нетерпимости, экстремистских, ксенофобских настроений.

Нынешние военные конфликты вообще во многом связаны с конфронтацией, которую, возможно, следует считать основным социально-политическим противостоянием прошлого – а может быть, и нынешнего века - противостоянием демократии, основанной на принципах толерантности, и тоталитаризма, воплощающего дух нетерпимости. Здесь также нужно констатировать позитивную динамику, хотя исход этой конфронтации вряд ли можно считать предрешенным.

Демократические силы одержали стратегическую победу, лишив диктаторские режимы государственной базы в крупных развитых странах. Кроме того, вообще потерпело крушение большинство таких режимов на европейском и американском континентах. Весьма характерные симптомы – все большее распространение в мире демократических стран и ценностей, коллективное противодействие рецидивам авторитарной политики и практики, постоянное давление на реликтовые тирании в разных частях света, от которых при случае можно ждать самых непредсказуемых действий, в том числе применения средств массового поражения. Выводы из многочисленных социологических исследований позволяют утверждать, что «в течение последних двух десятилетий во всем мире имело место очень значительное движение в сторону демократии». С.Хантингтон назвал это «третьей волной демократии», которая, по его словам, началась в 1974 г. в Португалии, затем, кроме Европы, захватила Латинскую Америку, Юго-Восточную Азию, отчасти Африку.

Однако радикалистские идеи, движения и системы проявляют большую живучесть, приспособляемость, способность маневрировать, возрождаться в традиционных и обновленных формах. Даже в ряде вполне благополучных европейских стран существуют, возрождаются или вновь возникают и приобретают немалое влияние радикалистские течения, партии и группы. Среди них Австрия, Франция, Германия, Голландия, Чехия, Венгрия и др. Рост националистической нетерпимости и воплощающих ее движений нередко связан с инерцией авторитарного прошлого и проблемой мигрантов.

Распространяются радикалистские и откровенно фашистские движения и группы и в России, неототалитарная реставрация в которой может иметь катастрофические последствия не только для страны, но и для всего мира. России особенно трудно освободиться от авторитарной психологии в виду почти полного отсутствия в стране демократических традиций, инерции многовековой автократии и длительной практики тоталитарного режима.

Политический радикализм может вырастать как сверху, так и снизу. А нередко этот рост идет с обеих сторон, навстречу друг другу. Тоталитарные системы в нацистской Германии и СССР возникли и существовали не только в результате действий радикалистских партий и лидеров, но и потому, что они были востребованы значительной частью народа. Народы – не только жертвы, но и творцы таких режимов, поскольку тяготеют к ним, любят их, преданы вождям. Сильно и точно эта черта массового сознания выражена в следующей выдержке из нашей прессы: «Страшен не диктатор, страшен народ, что требует диктатора вновь и вновь».

Несомненны авторитарные тенденции в политике российских правящих кругов. Российские власти формируют и легализуют новую номенклатурную бюрократию, устанавливая и закрепляя огромный разрыв в доходах и привилегиях между высшим чиновничеством и остальной массой населения. Они ориентируются на силовые структуры и структуры госбезопасности. Мощным рычагом державнических тенденций, архаической духовной нетерпимости и обскурантизма служит православный клерикализм.

Характерны тенденции устранения «инакомыслия» в стране, стремление ограничить свободу слова, преследование за нелояльность, политическую независимость, давление на прессу, телевидение, бизнес, фактическое подчинение законодательной и судебной власти, партийных структур и т.п.