Ясно очерчена и другая мысль о тождественности воли народной воле Божьей: "… что народная воля (…) бывает не без собственного смотрения Божия, но Божиим мановением движима действует" [там же, с. 342].

Совершенно революционна мысль Феофана о том, "(…), что народ правительской воли своей совлекся перед ним (самодержцем) и всю власть над собою отдал ему" [Карташев, т. 2, с 342]. Фактически тем самым признается, что народ является носителем суверенитета. Государь может действовать по принципу "только бы народу не вредно и воле Божией не противно" [там же], т.е. самостоятельно, как вождь, но в рамках суверенитета нации. Таким образом, при Петре источники власти и мотивация ее деятельности вновь "вернулись на землю".

Никто из духовных лиц Православной церкви впоследствии не делал таких радикальных выводов, которые по своей сути шли вразрез с догмами христианства. Появился новый авторитет – «воля народа».

Прокопович выдвинул еще один постулат – о "долге", "обязанности" монарха и концепцию образцовой службы царя на троне. Это подвело базу под идею патернализма, воплощаемую в образе монарха – отца отечества и народа.

Феофан Прокопович был идеологом реформированной религии, близкой к протестантизму. Его понимание христианства, будучи антиподом римско-византийскому пониманию христианства, возвращало власть на землю.

Вне сомнения, Феофан Прокопович не пытался подорвать самодержавную власть Петра. Он искал новые аргументы в ее защиту и не мог уже найти их только в догматах божественного права. Постановка вопроса о пользе народу и следовании воле народа влекла за собой сразу ряд вопросов: как выражается воля народа, кто судит, что монарх действует в пользу народа; что делать в ситуации, когда монарх действует не в пользу народа? Ответов на такие вопросы Феофан Прокопович не давал. А конечные выводы о том, что "не может народ судити дела государя своего", не соответствовали его же понятиям о воле народа. Пытаясь обосновать самодержавие земным аргументом "воля народа", Феофан, по существу, подрывал монархию, основанную на божественном праве. Ведь самодержавная власть может иметь только один источник легитимизации – Небо. Самодержавная власть, нуждающаяся в земной легитимизации, перестает, по определению быть таковой.

Сейчас довольно распространено мнение, будто церковная реформа Петра привела к деформации отношений между Церковью и самодержцем, ущемлению ее суверенных прав. Но ведь результатом реформы явилось именно признание де-юре внешней формы традиционной для христианства властной модели, в соответствии с которой Римский кесарь выступал одновременно и как монарх и как первосвященник (вселенский Халкидонский собор 451 года провозгласил многолетие "царю-первосвященнику, учителю веры"). Как в Восточно-Римской империи, таки и на Руси патриархи играли роль заместителей царей по духовным делам. Любые попытки церковных иерархов взять под свой контроль исполнение подлинно первосвященнических функций пресекались царями, и потому реформа Петра лишь юридически закрепила то состояние, в котором де-факто пребывала допетровская Русь. Однако внутренние формы старой теократической модели были наполнены новым, секулярным по духу содержанием. Петр практически скопировал европейскую модель власти абсолютного монарха, в основу которой были положены идеи естественного права. Если христианский василевс имел целью служение царству Божию, то высшей целью служения абсолютного монарха в рамках естественного права становилось земное царство, в котором Церковь подчинена сугубо земной инстанции – государству.

Инкорпорирование понятия государства в традиционную христианскую конструкцию власти было вызвано тем, что в условиях Нового времени христианская мифология власти уже не справлялась с возложенными на нее задачами. Однако насильственная инкорпорация инородного по своей природе элемента – государства – в традиционную христианскую систему легитимизации власти всегда и всюду, рано или поздно приводила к одному результату: крушению абсолютных монархий, основанных на божественном праве.

Таким образом, на ход исторического развития России оказал решающее влияние религиозный догмат о верховном правителе – наследнике Иисуса Христа, в должности которого объединены функции светского и жреческого Мессии. В России идея тотальной наместнической власти, в конечном счете, исчерпала себя. С XVIII века в России начинается необратимый процесс секуляризации[4] христианской модели наместнической власти, который завершился только в начале ХХ века с крушением власти последнего российского императора Николая II, считавшего себя "орудием Всевышнего, посредством которого Всевышней управляет Российской Империею" [Витте, 1960, с. 331].

Государственно-церковные отношения в СССР.

Становление Советского государства основывалось на марскистском понимании свободы совести и теоретическом положении о сломе старой буржуазной государственной машины, что предполагало ликвидацию политических связей государства и церкви. В свое время К. Маркс считал, что Парижская Коммуна совершенно правильно провозгласила отделение церкви от государства, экспортировала собственность церквей, изгнала церковников из местных органов власти, отменила судебную присягу на Библии, изъяла у церкви ведение актов гражданского состояния. Мероприятия Парижской Коммуны Марк характеризовал как прообраз политики будущего государства диктатуры пролетариата по отношению к церкви. Ф. Энгельс также в "Критике Эрфуртской программы Германской социал-демократической партии" отмечал необходимость полного отделения церкви от государства, что означало, по его мнению, что государство должно относиться ко всем религиозным организациям как к частным объединениям: они лишаются всякой государственной поддержки, а также какого-либо влияния на школы. В.И. Ленин разделял эти взгляды и полагал, что "государству не должно быть дела до религии, религиозные общества не должны быть связаны с государственной властью". Эти теоретические положения стали основой политики Советского государства и получили закрепление в ряде его первых актов, в том числе в Декрете "Об отделении церкви от государства и школы от церкви" от 23 января 1918 г. В дальнейшем данный принцип нашел закрепление в советских конституциях.

Декрет от 23 января 1918 г. лишил церковь экономической базы, установив, что все церковные и религиозные общества не имеют права владеть собственностью. Имущество этих организаций объявлялось народным достоянием и переходило в государственную собственность. Местные и центральные органы государственной власти могли предоставлять религиозным обществам здания и предметы, предназначенные для богослужения, лишь в пользование. Советская власть лишила религиозные объединения и общества прав юридических лиц. В области политических отношений декрет предусматривал, что все действия государственных и иных публично-общественных правовых установлений не должны сопровождаться какими-либо религиозными обрядами и церемониями. Отменялись религиозные клятвы, или присяги.